главного… обо всех процессах жизнедеятельности, замешанных исключительно на эгоизме, здесь я никак не готов согласиться.
Я с жаром принимаюсь отстаивать свою точку зрения:
– Посуди сам, чувак, любой поступок, будь то животного или человека, можно объяснить именно эгоизмом индивидуума. Разве это не достаточно убедительное доказательство?
– Так ли уж любой?
– Без исключений.
– Ну ладно… — задумчиво мычит мой собеседник.
Я чувствую, как он подыскивает для меня задачку посложнее. Наконец он находит подходящий, по его мнению, пример:
– Вот ты ко мне испытываешь чувство дружбы. Если, конечно, есть оно такое чувство.
– Есть, есть, не сомневайся, — киваю я.
– Прекрасно. Оно, это чувство, бескорыстно. Потому что ты не похмелиться ко мне пришел, не за деньгами притащился через весь город, а наоборот, на твои пьем. Так в чем тут проявление эгоизма?
– Я просто тебя тупо и цинично использую, Юра. В этом мой эгоизм применительно к нашим отношениям. Мне не хотелось квасить одному. С тобой мне это делать приятнее, чем с кем бы то ни было. Мне хочется выговориться, посоветоваться и просто поговорить с тем, кто меня может понять. В поисках комфортно раздавленного пузыря я пришел к тебе, старичок.
По его глазам я понял, что он чем-то смущен.
– Я тебя обидел?
– Знаешь, Серега, не пойму сам. Вроде бы ничего обидного ты не сказал, но осадок какой-то неприятный остается. Холодок внутри. Как будто и не дружба это вовсе, а так… не пойми что.
Чтобы сгладить возникшую неловкость, я разливаю по стаканам водку, так же понемногу, как недавно Юрка, и протягиваю посуду другу. Мы выпиваем и закуриваем. Наконец Юрка взрывает повисшее густым туманом молчание:
– Что ты скажешь о материнском инстинкте? Известны случаи, когда мать жертвует собой ради ребенка. Что на этот счет ответит твоя теория всеобщего эгоизма? А? Нечем крыть? — Радостной улыбкой выигравшего в споре человека освещается небритое лицо моего собеседника.
Я лишь усмехаюсь в ответ:
– Почему нечем? Тут тоже все ясно. Как ты сказал? «Мать жертвует собой ради ребенка?» Да, порой бывают ситуации, когда мать жертвует жизнью ради… — я выдерживаю театральную паузу, — ради потомства. Здесь ребенок будет рассматриваться не как индивидуум, а как особь человеческого рода. Это как раз тот случай, когда превалирует инстинкт самосохранения вида. Мать выбирает жизнь человека, который впоследствии способен будет принести жизнеспособное потомство и тем самым будет полезен своему виду/роду.
Юрка снова замкнулся на некоторое время. Затем с мрачным видом продолжает:
– Почему тогда из-за достижения этих же целей не пожертвует жизнью отец?
– Потому что мужчина еще вполне может сам произвести потомство. Потом, он, может быть, более эгоистичен. Он сильнее, он полезнее. Масса причин/мотивов.
– А другая женщина? Не мать ребенка, но, как ты говоришь, особь, заинтересованная в сохранении вида?..
– Я понимаю, куда ты клонишь. Мать заинтересована в передаче собственного генетического материала, тогда как для другой женщины генетический материал другого человека не так интересен в силу опять же эгоизма.
– Но это же чудовищно! Все что, ты говоришь… это неправильно! Цинично! — Юрик сильно возмущается, видимо жутко задетый за живое моими рассуждениями.
– А жизнь — что? Праздник? Такая же циничная пустышка с волчьими законами! Все грустно, скучно и прозаично. А ты думал, листочки зеленые на деревьях для красоты? Нет. Все имеет свое прозаическое предназначение. Зелень лесов не для того, чтобы ею любовались! Листочки зелененькие на деревьях не для того, чтобы они нас успокаивали и умиротворяли, а просто растение приспособилось к сохранению своего вида благодаря содержанию в клетках зеленого хлорофилла. Все законы приспособлены природой для достижения неведомой нам цели.
– А вдруг травка зеленая не только для фотосинтеза, но и для того, чтобы приятно было лежать на ней? Ведь лифт существует не только для того, что бы в нем ссать, он еще и вверх едет.
– Проснись, старик, лифт только опускает, а если и поднимает, то исключительно вниз. Будь реалистом. Что говорить, если никакой любви нет! Есть только химическая реакция в организме человека, которая к тому же длится примерно полтора года.
– А искусство? На чем оно замешано?
– На тщеславии, гордыне и эгоизме.
– О, как!
– Именно!
Юрка закуривает и треплет неподатливый чуб:
– Слушай, я не согласен с тобой. Если все так, то жизнь не имеет смысла. Это существование, достойное жвачных животных, где все просто и примитивно.
– Чувак, очнись наконец! Мы такие! Геймеры, программисты, хакеры, эротоманы, геи, наркоманы, графоманы, рокеры, панки, скинхеды, гиперсионисты, фашисты, просто идиоты, любители футфетиша, домохозяйки, кулинары, автолюбители, велосипедисты, богатые и нищие — это все звенья одной смывной цепочки, болтающейся на грязном смывном бачке унитаза в сортире матушки-природы.
На кухне снова нависает пауза. Я сижу и смотрю, как Юрка в глубокой задумчивости покачивается на стуле из стороны в сторону. Разглядывание этого человека-маятника действует на меня умиротворяющим образом. И я, тупо хлопая ресницами, смотрю, как мой дружок пытается увеличить громкость работавшего до того без звука телевизора и путается в кнопках. И я вижу, как он задевает локтем тарелку с нарезанной колбасой и она медленно и отчетливо летит со стола, разбивается на осколки и никому не нужную заветренную колбасу. Мои мысли размазываются. Я думаю, что вот так же я разбил Юркины счастливые и правильные представления о жизни, превратил в кучу осколков стройную систему его мировосприятия. Надо ли это было делать?
Имею ли я право учить кого-то жизни, если сам толком жить не умею? Этот вопрос всегда должен стоять перед любым человеком, который собирается открыть рот. Ведь слово может перевернуть чью-то судьбу, благо если в нужном направлении. Второй вопрос: имею ли я право молчать, если я
Юрка тем временем убирает с пола осколки тарелки и колбасу.
– Ну что, братан? Ты чего-то сник.
– Да не сник я! Думаю, — отвечает Юрка.
– О чем?
– Все о том же. Ты меня как-то сбил, но я… вот, думаю… ведь есть опровержения твоим взглядам. Как ты объяснишь инстинктом самосохранения подвиг Александра Матросова?
Пришла пора задуматься мне. И дело не в том, что я не знаю, как своей теорией объяснить поступок этого человека, а как донести до Юрки свою мысль так, что бы еще больше его не напугать и не испортить.
– Юрок, я не буду разбираться в исторической достоверности этого события, хотя там не все так однозначно, как нам преподносили долгие годы. Возможно, это тот редкий случай, когда сохранение вида стало важнее самосохранения индивидуума. Но есть еще один взгляд. Существует теория так называемых лептонных облаков. Вполне возможно, это то, что остается от нас после смерти. Информационное поле. Своеобразный аналог души. Философы Древней Греции утверждали, что личностное информационное поле, или, как они его называли, «личностный эйдос», живет после смерти человека, пока о нем помнят живущие. Не в этом ли причина того бессознательного, что заставляло людей искать славы на поле боя, в науке или искусстве. Мы до сих пор поминаем своих умерших родственников, подпитывая тем самым их энергетические лептонные поля. Ставили и ставим пирамиды/статуи/памятники. Вот тебе и ответ на вопрос. Герои ищут бессмертия в смерти. Кто бессознательно, а кто и осознанно. Вспомни Герострата, обеспечившего своему
