женщина честная. Я никогда не стала бы подделывать образец, что бы там ни думал барон Кювье! И я поклянусь в этом на Библии, господа, вот что я сделаю! У нас здесь нет Библии — была когда-то, но нам пришлось ее продать. Но я могу прямо сейчас отвести вас в церковь, и преподобный Глид услышит, как я поклянусь на ней, если от этого будет хоть какой-то прок. Или, если предпочитаете, мы можем пойти в церковь Святого Михаила. Тамошний викарий не очень хорошо меня знает, но Библию он нам предоставит.
Чарльз Лайель пытался меня перебить, но я не могла остановиться.
— Я понимаю, что эти экземпляры неполные, и клянусь вам, что представлю их так, как сейчас вижу, никогда не пытаясь менять их части. Хвост плезиозавра мог бы подойти к ихтиозавру, но я ни за что не стала бы этого делать. И конечно, голова ихтика слишком велика, чтобы приладить ее к окончанию шеи плезика. Здесь совсем ничего не получилось бы.
Я тараторила без умолку, и оба они, в особенности француз, выглядели растерянными. Потом все это сделалось для меня невыносимым, и мне пришлось сесть, джентльмены передо мной или не джентльмены. Я была поистине опустошена и прямо там, перед незнакомцами, расплакалась.
Это расстроило француза больше, чем любые слова. Он затрещал по-французски, а мистер Лайель перебивал его, говоря на своем медленном французском, меж тем как я могла думать лишь о том, что хочу крикнуть маме, чтобы она заплатила Деям только фунт, потому что я была слишком щедра, а нам потребуются лишние шиллинги, поскольку теперь я не смогу охотиться на монстров и продавать их. Мне придется вернуться к мелким антикам, аммикам, белликам и грифеям моей юности. Даже тогда я не буду продавать так много, как раньше, потому что появилось гораздо больше других охотников, продающих такие вещицы самостоятельно. Мы снова обеднеем, Джо никогда не сможет завести собственное дело, а мы с мамой навсегда останемся привязанными к Кокмойл-сквер и не переберемся выше по холму в дом получше. Я дала себе волю оплакивать свое будущее, пока слезы не иссякли, а мужчины не замолчали.
Когда они уверились, что я перестала плакать, мосье Прево вытянул из своего кармана носовой платок. Наклонившись над глыбами, чтобы не наступить на экземпляры, он протянул мне его, словно белый флаг над полем битвы. Когда я заколебалась, он помахал им, подбадривая меня, и слегка мне улыбнулся, отчего у него на щеках появились глубокие ямочки. Я его взяла и вытерла глаза самой мягкой и белой тканью, к которой мне когда-либо доводилось прикасаться. Платок пахнул табаком и заставил меня задрожать и улыбнуться, потому что снова ударила молния, совсем слегка. Я хотела было вернуть его, теперь замаранный глиной голубого лейаса, но хозяин его не взял, знаком дав понять, что мне следует его оставить. Тогда я начала думать, что, может быть, мосье Прево все-таки не шпион. Я сложила платок и сунула его себе под чепец.
— Мисс Эннинг, позвольте мне сказать… — осторожно обратился ко мне Чарльз Лайель, возможно опасаясь, что я снова расплачусь.
Я не расплакалась, с этим было покончено. И еще я отметила, что он называет меня мисс Эннинг, а не Мэри.
— Возможно, мне следует объяснить вам, что мы здесь делаем. Мосье Прево любезно принимал меня в прошлом году, когда я ездил в Париж, представив меня барону Кювье в Музее естественной истории и сопровождая меня в геологических экспедициях. Поэтому, когда он написал мне, что приезжает в Англию, я предложил показать ему самые значительные геологические местоположения в южных частях страны. Мы побывали в Оксфорде, Бирмингеме и Бристоле, а потом поехали в Корнуолл и вернулись через Эксетер и Плимут. Естественно, нам очень хотелось приехать в Лайм-Реджис и навестить вас, выйти на те взморья, где вы собираете окаменелости, и увидеть вашу мастерскую. Мосье Прево только что сказал, что очень впечатлен тем, что здесь видит. Он сказал бы об этом сам, но, увы, не говорит по-английски.
Пока мистер Лайель говорил, француз присел на корточки рядом с ихтиозавром и стал водить пальцем по его ребрам, которые были почти целыми и разделялись изящными промежутками, словно чугунные перила. Я не могла больше просто сидеть, когда он сидел на корточках совсем рядом со мной. Взяла лезвие, опустилась на колени возле челюсти ихтика и начала отскребать налипший на нее сланец.
— Нам хотелось бы поближе изучить экземпляры, которые вы нашли, если вы позволите, мисс Эннинг, — сказал мистер Лайель. — Еще нам хотелось бы увидеть, где именно на берегу они были найдены — они и тот плезиозавр, которого вы нашли в прошлом году, в декабре. Более чем замечательный экземпляр, с этими его необычайными шеей и головой.
Я оцепенела. То, как он преподносил самый тревожный для меня момент по части плезика, прозвучало подозрительно.
— Вы его видели?
— Конечно. Я был в Лондоне, когда его привезли в Геологическое общество. Разве вы не слышали о той драме?
— Я ничего не слышала. Иногда мне кажется, что с тем же успехом я могла бы жить на Луне, настолько мало мне известно о том, что происходит в научном мире. Кое-кто собирался держать меня в курсе, но… Мистер Лайель, вы знаете об Элизабет Филпот?
— Филпот? Нет, я не слышал такого имени, простите. А я должен ее знать?
— Нет-нет. — «Да, — подумала я. — Да, очень даже должны». — Что вы такое говорили насчет драмы?
— Доставка плезиозавра задержалась, — пояснил мистер Лайель, — и его привезли в Лондон почти через две недели после заседания общества, на котором о нем рассказывал преподобный Конибер. Знаете, мисс Эннинг, на том заседании преподобный Бакленд очень высоко отзывался о вашем искусстве.
— Да?
— Да, в самом деле. Так вот, когда плезиозавра наконец доставили, его не смогли поднять по лестнице, настолько широким он оказался.
— Шесть футов в ширину, такой был вокруг него каркас. Мне ли не знать, я сама его сооружала. Нам пришлось повернуть его боком, чтобы он прошел в двери.
— Разумеется. Чуть не целый день плезиозавра пытались втащить в зал заседаний. В конце концов пришлось оставить его в вестибюле, и многие члены общества приходили туда, чтобы на него посмотреть.
Я смотрела, как француз ползет между ихтиком и плезиком, чтобы добраться до переднего ласта плезика.
— А
— В Лондоне — нет, но когда мы ехали из Оксфорда в Бирмингем, то по дороге остановились в доме Стоу, куда забрал его герцог Букингемский. — Мистер Лайель, хоть и был вежлив, как подобает джентльмену, скорчил гримаску. — Экземпляр великолепный, но ему сильно вредит соседство с обширной коллекцией герцога — сплошь блестящие вещицы.
Я замерла, держа руку на челюсти ихтика. Значит, и этот бедный образец отправится в дом какого- нибудь богача, чтобы на него никто не обращал внимания среди всего этого золота и серебра? Я едва не всхлипнула.
— Значит, он, — кивнула я в сторону мосье Прево, — скажет мосье Кювье, что тот плезиозавр не подделка? Что у него действительно маленькая голова и длинная шея и что я не соединяла вместе двух разных животных?
Мосье Прево, прервав свой осмотр, быстро глянул на меня с таким видом, что я невольно подумала: по-английски он понимает лучше, чем говорит.
— В этом нет необходимости, мисс Эннинг, — улыбнулся моим словам мистер Лайель. — Барон Кювье полностью убежден в достоверности того экземпляра, даже без осмотра его мосье Прево. Он ведет обширную переписку с разными вашими соратниками: преподобными Баклендом и Конибером, мистером Джонсоном, мистером Камберлендом…
— Я не стала бы называть их моими соратниками, — пробормотала я. — Я им нужна, когда им что-то от меня требуется.
— Они питают к вам огромное уважение, мисс Эннинг, — возразил Чарльз Лайель.
— Ладно.
Я не собиралась спорить с ним о том, что думают обо мне эти люди. У меня была работа, которую надо было сделать. Я снова начала скоблить кость.
