Магги почувствовала капельки пота на своем зардевшемся лице. Она не могла заставить себя взглянуть на Джема, а если бы и взглянула, то увидела бы, что он тоже не смотрит на нее.
— Вам, пожалуй, пора, мои дорогие, — вмешалась миссис Блейк, прежде чем ее муж успел продолжить. — Сейчас мистер Блейк занят, правда, мистер Блейк?
Он резко кивнул и снова повернулся к столу. Было видно, что она редко осмеливалась прерывать мужа, когда он читает стихи.
Магги и Джем направились к двери.
— Спасибо, мистер Блейк, — сказали они хором, хотя было не очень понятно, за что они его благодарят.
Мистер Блейк словно пришел в себя.
— Это мы должны вас благодарить, — сказал он. — Мы вам признательны за это предупреждение.
Выходя из кабинета, они услышали, как миссис Блейк вполголоса говорит:
— Ах, мистер Блейк, не стоило их смущать — прочел им совсем не то, над чем сейчас работаешь. Они к этому еще не готовы. Ты же видел, как они покраснели.
Его ответа они не слышали.
Глава третья
Пока мужчины семейства Келлавеев вместе с Диком Баттерфилдом были на лесопилке, женщины оставались дома. С наступлением зимы Анна Келлавей больше не работала в саду — она готовила, убирала, шила и искала способы защитить дом от холода. Поскольку Келлавей до этого времени не сталкивались с настоящим лондонским морозом, то они только теперь поняли, как плохо отапливается их ламбетский дом и насколько уютно было их дорсетширское жилище с его толстыми глинобитными стенами, маленькими окнами и большим очагом.
Кирпичные стены домов Геркулес-комплекса не имели и половины той толщины, камины в каждой комнате были маленькие и топились дорогим углем, а не дровами, которые они могли сами — бесплатно — нарубить и наколоть в Дорсетшире. Анна теперь прониклась ненавистью к большим ламбетским окнам, из которых так часто смотрела на улицу, пока было тепло. Она насовала в щели материю и солому, чтобы уменьшить сквозняки, повесила двойные занавески.
В это сумрачное время Анна часто подолгу не выходила из дома, а теперь, когда в большинстве лондонских домов постоянно топились печи на угле, смог досаждал ей еще больше. Конечно, в Пидл-Вэлли время от времени случались туманы, но не такие густые, не такие грязные, и не держались они по нескольку дней, как незваные гости. В туманные дни света было так мало, что Анна задергивала занавески и зажигала светильники, делая это еще и ради Мейси, которая иногда, глядя в серую хмарь, начинала волноваться.
Мейси вообще почти не выходила из дома. Даже в ясные солнечные дни не выходила. За два месяца, прошедших с того дня, когда она заблудилась в тумане (а именно это постарались внушить родителям Магги и Джем), она только два раза дошла до церкви. После всего случившегося Мейси сильно болела — холод и влага проникли ей в грудь, и она две недели провела в постели, прежде чем набралась сил, чтобы спуститься в туалет. Когда она все же наконец встала, то оказалось, что прежняя ее свежесть куда-то ушла — Мейси скорее напоминала выбеленную стену, начавшую желтеть, пусть еще яркую, но уже потерявшую свой блеск. Вдобавок она стала спокойнее и прекратила делать жизнерадостные замечания, которых, даже не отдавая себе в том отчета, так ждали все остальные Келлавеи.
Собрав в ныне пустующем огороде Астлея капусту и немного поздней морковки, Анна сходила к мяснику и сварила из принесенной косточки суп. Прибравшись, она вытерла руки о фартук и села напротив Мейси. Анна Келлавей чувствовала, что дочь ее как-то изменилась, и понимала, что это не из-за болезни. Но разговор с ней она откладывала вот уже несколько недель, ожидая, когда Мейси наберется сил и перестанет вздрагивать от каждого слова. Теперь Анна была исполнена решимости узнать, что произошло с дочерью.
Когда Мейси увидела, что мать села напротив, ее рука с иголкой остановилась над пуговицей, которую она делала для Бет Баттерфилд. Сама Бет на этом ничего не зарабатывала, просто, чувствуя свою вину, заказала дорсетские пирамидки, чтобы хоть как-то занять девушку.
— Сегодня хороший день, — начала Анна.
— Да, хороший, — согласилась Мейси, посмотрев из окна на яркую улицу внизу.
По дороге проехала телега с громадной свиньей, которая смачно втягивала пятачком ламбетский воздух. Мейси невольно улыбнулась.
— Да, это тебе не туман. Если бы я знала, что в Лондоне такие туманы, ни за что бы сюда не поехала.
— А почему ты тогда поехала, ма?
Одна из перемен, произошедших с Мейси, как заметила мать, состояла в том, что ее вопросы теперь стали резче и язвительнее.
Но Анна не стала осаживать дочь, а попыталась ответить честно.
— Когда умер Томми, я решила, что в Пидл-Вэлли жизни для нас не будет и, может, мы будем счастливее здесь.
Мейси сделала стежок на пуговице.
— И ты стала счастливее?
— Я просто рада, что ты теперь не такая бледная. — Пальцы матери принялись теребить узел на переднике. — А ты в тот день, когда был туман… сильно напугалась?
Мейси прекратила простегивать пуговицу.
— Я была вне себя от страха.
— Ты нам никогда не говорила, что с тобой случилось. Джем сказал, что ты потерялась и тебя нашел мистер Блейк.
Мейси в упор посмотрела на мать.
— Я была в амфитеатре и решила вернуться домой — хотела тебе помочь. Но никак не могла найти Джема, чтобы он меня проводил. Потом мне показалось, будто туман немного рассеялся, и я решила, что смогу дойти до дома сама. Вот я и пошла по дороге к Вестминстерскому мосту, и все было в порядке — там повсюду были люди и горели уличные фонари. Но вот когда я дошла до поворота к Геркулес-комплексу, то повернула не туда и оказалась в Бастильском квартале и «Таверна „Геркулес“» была от меня справа, а не слева.
Мейси намеренно упомянула «Таверну „Геркулес“», словно, назвав ее, можно было о ней забыть, а маме и в голову не придет, что она была в этом пабе. Только ее голос чуть дрогнул, когда она произнесла это название.
— Я вскоре поняла, что заблудилась и это не Геркулес-комплекс, а потому повернула назад, но туман был такой густой, да еще стало темнеть, и я совсем растерялась. А потом меня нашел мистер Блейк и
