Появление в палате вместо Гали ее матери - Валентины Ивановны - с букетом алых роз вызвало на лице Игоря настороженный вопрос. Стройная, изящная, она шла к нему плавной, медленной походкой, и тихая светлая улыбка озаряла ее чуть-чуть смущенное, тронутое легким румянцем лицо. Это было ее первое посещение Игоря в больнице.
Игорь заговорил первым:
- Здравствуйте, Валентина Ивановна. А что Галя?
- Она немножко приболела, с температурой. И в институт не пошла. А как ты, как самочувствие? - Она поставила розы в стеклянную литровую банку и села рядом с его койкой.
- Самочувствие хорошее, температура нормальная, аппетит отличный, - приняв веселый тон, доложил Игорь; желая сказать комплимент, прибавил: - Вам очень идет белый халат. Он вас молодит.
В ответ Валя только улыбнулась, и он понял, что комплимента не получилось, и, чтоб как-то замять неловкость, спросил, пишет ли Святослав Глебович и как идет строительство гостиницы в Энске. Валя отвечала вполголоса, чувствуя себя скованной под любопытными взглядами других больных. Достала из сумки фрукты, мед в сотах - специально ездила на Центральный рынок - и все это положила в его тумбочку.
- А это тебе Лермонтов, - подала ему томик стихов. - Мне звонила Варвара Трофимовна, просила Галю отвезти тебе… А вместо Гали - я. Ты не очень огорчен? - И голос и улыбка мягкие, дружеские.
- Что вы, Валентина Ивановна, я рад вас видеть, - искренне признался Игорь. - А Пушкина возьмите, я прочитал. Мы тут вслух его читали.
Валя положила книгу в сумку, посидела еще минут двадцать, уже собралась было уходить, как вдруг в палату вошел Олег. Поцеловал сына, поздоровался с Валей, которую не видел с тех пор, как случилась с Игорем беда. По телефону они разговаривали часто, почти каждый день, говорили и накануне. Валя сказала ему, что едет в Подгорск навестить Игоря. Они не договаривались встретиться здесь. Просто Олегу захотелось ее видеть, давно искал встречи, но Валя всячески избегала, откладывала, говорила: потом, когда Игорь выйдет из больницы. И он соглашался с ней. А сегодня утром не мог себя побороть. Зная, что Валя поехала в Подгорск к Игорю, он, не предупредив ни жену, ни Валю, решил тоже поехать навестить сына, с которым не виделся целую неделю. Его внезапное появление в больнице удивило, смутило и обрадовало Валю, хотя в душе она и не одобряла его поступок, считала неосторожным, беспечным и легкомысленным. А что, если Игорь не поверит в случайность их встречи, заподозрит? Но Олег убедительно объяснял свое неожиданное появление:
- Я собирался к тебе в четверг. А сегодня прихожу на работу - висит объявление: в четверг партсобрание. Вот я и решил сегодня навестить. - Он сел на краешек койки, открыл портфель и начал доставать помидоры, виноград, груши, говоря: - Тебе надо поправляться, набираться сил.
- Куда столько? - проговорил Игорь. - Целый магазин 'Овощи-фрукты'. Я еще не съел те, что мама привезла. А сегодня Валентина Ивановна пополнила мои запасы. И вообще скажите там всем, чтоб приезжали ко мне порожняком. И пореже. Зачем лишние хлопоты, беспокойство? Добираться далеко, время терять.
- Ты на чем ехала? - спросил Олег Валю.
- На электричке, а от вокзала пешочком.
Олег это знал, но вопрос был задан неспроста, скорее для Игоря, для большей убедительности, что встреча его с Валей случайна.
- Вот не знал - я б тебя захватил. Я на машине.
- Я могу надеяться на обратном пути воспользоваться вашим личным транспортом? - шутя сказала Валя.
- Вполне, - ответил Олег.
Итак, из больницы они вышли вместе. В машине Валя, возбужденная и счастливая, дотронулась до его руки и сказала ласково и нежно:
- Ты ненормальный. Ты совсем мальчишка, беспечный, сумасбродный.
- Прости, но я не мог больше, я должен был увидеть тебя. У меня было такое состояние, что я не мог с собой совладать.
- Было бы хуже, если б я приехал к тебе домой.
- Ни в коем случае! Галя, кажется, и так что-то подозревает. Но ты не должен был сюда сегодня ехать. И никакого партсобрания у тебя в четверг нет, все это ты придумал для Игоря и Варвары Трофимовны. Родной ты мой безумец! Ты думаешь, мне не хотелось видеть тебя? Я места себе не находила. Прости, мы куда едем?
- В гостиницу, в наше 'Золотое кольцо'. Пообедаем, посидим в твоем ресторане. Я так соскучился по тебе. Нет, ты не в состоянии этого понять.
- Да где уж мне понять! Я же сельпо. А ты мосторг, - безобидно шутила она, и радостная улыбка не сходила с ее порозовевшего лица.
В уютном зале ресторана они облюбовали свободный столик, приютившийся у глухой стены. Не виделись всего полмесяца, а им казалось, что с последней встречи прошел год. Смотрели друг на друга тающими глазами, говорили какие-то незначительные, неважные слова, не соответствующие их взглядам. Валя достала из сумки томик Пушкина и подала Олегу:
- Чтоб не забыть. Это ваш, Галинка брала у Варвары Трофимовны для Игоря.
Олег взял книгу, открыл с загнутым уголком страницу - обратил внимание на пометку у стихотворения 'Элегия', прочитал его вслух, признался:
- Удивительно, странно - не помню я этих строк. А возможно, и не знал. Невежды мы. А ведь это меня касается, лично, персонально и конкретно: 'Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь…' Сколько раз я упивался гармонией в архитектуре, в творениях великих зодчих. Именно ее, гармонию, я ставил превыше всего, за что награждался всевозможными пакостными ярлыками, вроде 'ретрограда', 'консерватора'. Гармония - душа прекрасного. Там, где нет гармонии, там не ищите красоты. Не пугайся, пожалуйста, этого слова - красота. Противники гармонии осмеяли его, опошлили. Прекрасное всегда было, есть и будет вершиной человеческого духа.
- 'Над вымыслом слезами обольюсь…' - перебила его Валя. - Сказано просто, изящно и правдиво. Меня касается, как ты говоришь, персонально. Сколько раз плакала и в театре, и в кино, и за чтением интересной книги.
- А вот это касается нас обоих: 'И может быть - на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной'.
Что-то грустное и светлое сверкнуло в глазах Олега и в тот же миг отразилось на лице Вали. Он знал, что для него это последняя любовь, трудная, необыкновенно сложная, со многими 'но'. Для него… А для Вали? Для нее, возможно, и не последняя, хотя сама она так не думает, и тоже трудная и светлая.
- 'Прощальной'? - как-то встрепенувшись, тихо переспросила она. - Зачем 'закат'? И почему 'печальный'? Я не хочу - ты слышишь? Не хочу ни заката, ни печали, ни прощальной. 'Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать'.
Эта внезапная искренняя вспышка глубоко тронула Олега, и ответ на нее она прочла в его молчаливом очарованном взгляде, выражавшем и радость, и полное согласие с ней. Ему захотелось прильнуть губами к ее родниковым глазам, и, подавив это немыслимое желание, он сказал:
- Завтра встретимся у меня в мастерской. Хорошо? Ты придешь?
Она кивнула, прикрыв глаза веками, и шепотом сладостно и проникновенно произнесла:
- 'И ведаю, мне будут наслажденья меж горестей, забот и треволненья'.
А он, машинально перебирая рассыпанные страницы книги, остановил свой взгляд на двух строчках и затем, словно в ответ на какие-то свои мысли, вслух прочитал:
- Ты слышишь, художник-творец, это опять же касается, нас с тобой персонально. То, о чем мы
