опушкой леса стоят два немецких танка. Не двигаются и не стреляют. Похоже, что подбитые нашими.
Гоголев легко соскочил с лошади и в бинокль начал рассматривать поле боя. Картина открывалась более чем безотрадная. Окопы занимало небольшое подразделение красноармейцев. Судя по тому, как сильно долбила их вражеская артиллерия, немцы готовились к атаке. Численность наступающих пока что невозможно было определить: их укрывал лес. Гоголеву нетрудно было понять состояние оборонявшихся, в тылу которых, возле Утиц, уже находились танки неприятеля да с фронта готовилась к прыжку пехота с танками.
Гоголев приказал одну батарею развернуть здесь же, у ручья, направив ее пушки на запад, на опушку леса, от которого с минуты на минуту неприятель готовился к атаке. Другая же батарея развернула свои пушки на юг, во фланг танкам, которые уже прорвались к Утицам. Своим огнем она должна была прикрыть тыл обороняющегося подразделения, если танки врага повернут от Утиц назад.
Через четверть часа первой батарее пришлось открыть огонь по танкам, устремившимся от опушки на линию окопов. Танков было немного, всего четыре машины, они стреляли на ходу по окопам из пушек и пулеметов, а за ними в промежутках двигались бронетранспортеры с солдатами; солдаты, укрывшись за броней, тоже стреляли из автоматов, стремясь подавить, ошеломить обороняющихся шумом и трескотней, не дать им возможности вести прицельный огонь по пехоте, которая, пригибаясь к черному картофельному полю, рассыпавшись в две цепи, бежала вслед за танками и транспортерами. На Минской автостраде фашисты уже заняли деревню Артемки, и теперь они с бешеным упорством рвались вдоль старой Смоленской дороги, имея ближайшей целью захват Утиц.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Добровольцы-москвичи, составляющие один отряд, занимали оборону на правом фланге 32-й дивизии, севернее деревни Бородино. Другой отряд находился на левом фланге. В левофланговом отряде служил бронебойщиком Олег Остапов. По соседству с добровольцами, или, как их еще называли, ополченцами, занимал оборону и батальон курсантов. Во время прорыва немцев 14 октября и курсанты, и ополченцы, и стрелки 17-го полка были выбиты с первой линии обороны, разорваны на отдельные подразделения. В суматохе яростного боя все смешалось, спуталось, сплошная линия обороны лопнула, образовались отдельные очаги сопротивления численностью до батальона, роты, а то и взвода. Нередко, изолированные друг от друга, они вели бой в окружении, надеясь на подкрепление или в крайнем случае на темноту ночи, хотя ясного представления, что принесет ночь, у них не было. Отряд, в котором служил Олег, уже шестой час отбивал атаки гитлеровцев. Это был не батальон, не рота, а именно отряд, потому что кроме ополченцев в нем находилось человек тридцать курсантов, человек двадцать вышедших из окружения бойцов и взвод 17-го стрелкового полка. А всего набиралось около двухсот человек, командовал ими старший лейтенант Сошников. Он же, этот Сошников, еще в учебном батальоне, когда выдавали ополченцам оружие, вручил Олегу бронебойное ружье, в то время как другие получали обыкновенные трехлинейные винтовки. Почему среди немногих добровольцев Остапов удостоился противотанкового ружья, он и сам не знал. Может, просто он вызвал симпатию у Сошникова своей скромностью и исполнительностью, а может, гражданская профессия Олега заставила старшего лейтенанта проникнуться уважением к архитектору.
Всего в отряде было четыре бронебойки, притом три длинноствольных, тяжелых, с крупнокалиберным патроном, и только у Олега легкая, почти как старинная берданка, и калибр пули тоже винтовочный, только гильза более емкая, пороху в ней раза в три больше, чем у обыкновенного винтовочного патрона. Остапов даже усомнился: как это такая махонькая пуля может прошить броню, которую и снаряд-то не всякий берет? Но Сошников внушительно рассеял все его сомнения, сказав, что именно в пуле тут и кроется весь секрет, что она не обычная, а особая, бронебойная, летит с бешеной скоростью и врезается в броню. Олег поверил и ждал случая, чтобы на практике удостовериться в бронебойной силе своего ружья. Случай этот представился ему после полудня, когда их позиции бомбила фашистская авиация, перед тем как пошла в наступление пехота. Во время бомбежки Олег, как и его товарищи, сжался в комок на дне окопа, потому что было, может, не столько страшно, как до жути неприятно: в первый раз он попал под бомбежку. А с непривычки - это любой скажет - всегда неприятно попадать под бомбежку. Вспомнил Варю и певичку Москонцерта, о которой Варя рассказывала. Как-то неловко ему стало за свою робость, и он выпрямился. Правда, из окопа не высунулся - это уж ни к чему было бы, - но смотрел в небо, наблюдая, как от самолета отрываются бомбы. И в тот же момент рядом с ним оказался старший лейтенант. С ним стало спокойней и совсем не страшно. А Сошников схватил его противотанковое ружье, прицелился и выстрелил по самолету. А когда объятый пламенем 'юнкерс' рухнул где-то недалеко за дорогой, Сошников, сам немало удивленный, по-мальчишески завизжал от восторга, а затем торопливо загнал в патронник патрон, выстрелил еще, уже не целясь, вслед удаляющимся самолетам.
- А вы говорили - берданка! - победно тряс Сошников ружьем перед глазами пораженных бойцов. - Это же универсальная зенитно-противотанковая пушка. По такой бы пушке да на каждого бойца! Мы б их, паразитов, проучили, мы б им показали…
Он не договорил фразы: разорвавшаяся мина сразила старшего лейтенанта наповал. Это была первая смерть на войне, которую Олег Остапов видел воочию, такая неожиданная, странная и нелепая. И опять он вспомнил певичку, которая погибла где-то здесь, когда копала, возможно, вот этот окоп, в котором сидит он, архитектор Остапов, а рядом с ним прислонившееся к срезу сырой, холодной земли уже бездыханное тело старшего лейтенанта.
Сошникова не успели похоронить, как начался шквальный артиллерийский обстрел их окопа. Командование отрядом принял лейтенант Аннушкин. Отряд ожидал атаки, и прежде всего танковой. Бойцы знали, что картофельное поле перед их окопами минировано. Минное поле вселяло больше надежды, чем четыре бронебойных ружья, противотанковые гранаты и бутылки с горючей жидкостью.
Атаку начали танки. Они выскочили из леса волчьей стаей и сразу, без остановки, ринулись в сторону окопов. Олег выбрал себе один, головной, и, держа его на мушке, ожидал, когда между ними сократится расстояние метров до двухсот. Он не успел выстрелить: произошел взрыв, столь мощный, что стальное чудовище опрокинулось набок, его заволокло дымом. Очевидно, танк наскочил не на мину, а на фугас, для которого минеры не пожалели взрывчатки. А через минуту - второй взрыв, не такой сильный, но с танка все же снесло гусеницу.
Фашисты сразу сообразили, что перед ними минное поле, и не стали рисковать: одиннадцать машин развернулись влево и, обойдя окопы стороной, устремились на восток в сторону Утиц, уже не встречая на своем пути никаких преград. Из наскочившего на мину танка, как мыши, выскочили члены экипажа и бегом помчались к лесу. Вдогонку им отряд открыл беспорядочную, пальбу, пока лейтенант не остановил бойцов грозным окриком:
- Прекратить! Незачем попусту патроны тратить. - И, подойдя к Остапову, без слов, как тогда Сошников, взял из рук Олега ружье, начал целиться в убегающих танкистов. За лейтенантом теперь смотрел весь отряд: ну-ка покажи, чего ты стоишь? Лейтенант Аннушкин понимал, что за ним наблюдают подчиненные и что от этих выстрелов зависит его командирский авторитет. Возможно, поэтому он волновался и первую пулю пустил 'за молоком'. Но вот он снова прицелился, теперь уже обстоятельно, не торопясь. Бойцам казалось, что он слишком уж долго целится, медлит: пока выстрелит - фашисты леса достигнут. Но на этот раз выстрел был точным. Олег подумал о лейтенанте: 'А он достоин своего предшественника'. А может, и не один Олег так подумал.
Остапов вспомнил свою Варю. Он вспоминал ее часто, но сейчас представил ее здесь, рядом с собой, и ощутил ужасную неловкость, смущение, пожалуй, даже стыд. Ему стало больно и обидно, что из его ружья другие метко поражают врагов, а сам он еще не убил ни одного фашиста. Немцы открыли беглый минометный огонь. Их мины ложились хотя и кучно, но не метко: большим недолетом. 'Мазилы', - приятно подумал было Остапов, но услыхал сокрушенный голос Аннушкина:
- По минному полю бьют, сволочи, хотят разминировать.
