положении на фронте. Говорил прямо, откровенно. Враг у ворот Москвы, но силы, его на пределе.
Когда награжденные и медперсонал разошлись и в кабинете остались только Остапов, Брусничкин и Щербаков, Александр Сергеевич вдруг спросил комиссара госпиталя:
- А скажите, товарищ Брусничкин, вы медик?
- Нет, я историк, - быстро ответил Леонид Викторович. - Меня призвали в начале войны.
- Вы по какой истории специализировались? - полюбопытствовал Александр Сергеевич, не сводя с Брусничкина пристального взгляда.
- История СССР, - лаконично ответил Брусничкин, предчувствуя неожиданное. Ему казалось, что Щербаков изучает его, силится что-то припомнить.
- Сколько вам лет? - вдруг спросил Щербаков.
- Двадцать восемь.
- А вы бы не хотели находиться сейчас там, где делается величайшая из историй нашего народа - на фронте? - мягко сказал Щербаков.
Брусничкин покраснел, слегка прищелкнув каблуками, ответил четко, даже браво:
- Я солдат. Как будет приказано!
- Да-да, конечно. - Щербаков, как бы соглашаясь, закивал головой и поднялся. Полный, тучный, похожий на Пьера Безухова, а поднялся легко, молодцевато. Сказал очень спокойно и доброжелательно: - Я думаю, товарищ Брусничкин, для вас, как для историка, да и для Родины было бы куда полезней быть на передовой. Кстати, сейчас идут бои на историческом плацдарме - на Бородинском поле. Поезжайте в пятую армию к генералу Лелюшенко. Там не хватает политработников. Штаб армии и политотдел находятся в Можайске. - Он присел к столу, достал блокнот и на листке написал несколько строк на имя начальника политотдела армии. Подавая Брусничкину записку, сказал: - Должность вам там найдут. Высокую должность - не пропустить фашистов к Москве. Завтра же и явитесь в политотдел. Время не ждет.
Ошеломленный, растерянный Брусничкин все же смог взять себя в руки - он вообще умел при всей вспыльчивости характера владеть собой в тех случаях, когда его невыдержанность могла ему повредить.
- Есть, отправиться в распоряжение политотдела пятой армии! - стукнув каблуками, отрапортовал он четко вдруг охрипшим, сухим голосом.
- Завтра же, - напомнил Щербаков и, простившись, уехал.
Когда за ним закрылась дверь, Брусничкин, растерянно глядя на Остапова, пожал плечами и произнес только одно слово:
- Фортуна.
Что оно означало - радость или разочарование, Борис Всеволодович так и не догадался.
Остапов понимал, что нужно организовать проводы комиссара на фронт. Жил Брусничкин в Москве один - жена эвакуировалась еще в сентябре, родные - тоже, поэтому Борис Всеволодович предложил от чистого сердца:
- Может, вечерком по случаю вашего ухода соберемся у меня дома?
- Буду весьма признателен, - машинально согласился Брусничкин. Предложение Остапова было для него неожиданным.
Остапов позвонил на службу жене и попросил ее сегодня не задерживаться - мол, будем провожать Леонида Викторовича на фронт.
- Давно бы пора, - сказала в телефон Наталья Павловна. Она недолюбливала Брусничкина, возможно, за то, что он не был медиком.
По совету Бориса Всеволодовича Варя пригласила на вечер и Сашу, чтобы не оставлять ее одну наедине со своим горем. Пришли все вместе втроем сразу с работы. Брусничкин из госпиталя ушел раньше и к Остаповым заявился позже других с бутылкой коньяку и банкой кетовой икры. Он вел себя возбужденно, шумно, как человек, мечта и желания которого наконец-то исполнились. За ужином он быстро захмелел и при каждом тосте со всеми энергично чокался, приговаривая:
- Кто знает, возможно, в последний раз видимся.
- Да будет вам отпевать себя заживо, - говорила Наталья Павловна с таким невозмутимым спокойствием, как будто и не шли тяжелые, кровопролитные бои в сотне километров от Москвы и словно каждый прожитый день не уносил тысячи жизней.
- По правде говоря, я вам завидую, Леонид Викторович, - с безупречной искренностью развивал мысли жены Борис Всеволодович. - Я хотел бы тоже туда. - Он ерошил свою коротко стриженную с проседью бородку, этот широкоплечий богатырь, и сверкал стеклами очков, за которыми искрились добрые, внимательные глаза.
- Чему завидовать, - сорвалось у Брусничкина, и мятущийся взгляд его скользнул по сидящим рядышком Саше и Варе.
Остапов посмотрел на комиссара удивленно.
- Как чему? Вы идете на Бородинское поле! Вы будете защищать Россию вместе с Кутузовым, Багратионом и Раевским.
- Ах, какая разница, на каком поле воевать - в степи под Херсоном или под Москвой, - ответил Брусничкин и глубоко затянулся дымом папиросы.
- Ну не скажите, - возразил Остапов, хмурясь. Он откинулся на спинку деревянного кресла - это было его постоянное, 'тронное' место за обеденным столом, - могучий, крутогрудый, с черной седеющей гривой. Повторил твердо: - Не скажите, Леонид Викторович. Бородино для России - это символ и святыня. Это, знаете ли, тот стяг, который поднимают ратники перед решающей битвой.
Остапов не хотел уязвить Брусничкина, но тот почувствовал себя уязвленным. Он посмотрел на Остапова со снисходительным укором и заговорил своим бойким звенящим голосом:
- Ах, оставьте вы историю и разные там символы. И красивые словеса. Все это в прошлом. Времена другие, товарищи. История делается сейчас на полях сражений от Черного до Баренцева моря. Не символы нам нужны, Борис Всеволодович, а танки, самолеты. Нужны грамотные, умные командиры и обученные солдаты. И думаю, для Александры Васильевны совершенно безразлично, где погиб ее муж. Лучше, если б он был жив.
Остапов и Варя обратили сочувственный взгляд на Сашу, а Наталья Павловна посмотрела на Брусничкина осуждающе. Сама Саша увидела эти взгляды, поняла их и заговорила глухо и холодно:
- А я решила идти на фронт. Это твердо и окончательно, Борис Всеволодович… На Бородинское поле.
- Великолепно! - торопливо, с преувеличенным восторгом воскликнул Брусничкин. - Значит, вместе в пятую армию? И завтра же, давайте завтра. А?
- Завтра не успею, - задумчиво и серьезно ответила Саша. - Мне надо Колю пристроить.
- Это как-то неожиданно, Александра Васильевна, - стушевался Остапов. - Уверяю вас - вы здесь тоже нужны. Воинам нужны, раненым героям. Так что, я думаю, вы поторопились в своем решении.
- И сын у вас, - вступила в разговор Наталья Павловна, озадаченная неожиданным решением. - Отца нет - это еще полбеды. Сколько их теперь осталось без отцов… А если с вами, не дай бог, что случится? Тогда что? Нет. Это вы не дело надумали.
- Извините меня, я решила окончательно и передумывать не стану, - с холодным ожесточением отозвалась Саша.
Белая кожа ее лица приняла матовый оттенок, движения стали резкими, зеленые глаза излучали решительность. Она сидела прямая и гордая, и было столько непреклонной величавости в ее осанке, что никто уже не осмелился ей перечить, понимая, что всякие уговоры бесполезны.
Изрядно захмелевший Брусничкин смотрел на нее восхищенно осоловелыми маслеными глазами. Он сказал:
- На Бородино - это хорошо, чудесно. Я буду вас там ждать. Вы спросите меня в политотделе армии. Я для вас приготовлю хорошую должность.
Эта фраза, произнесенная сегодня Щербаковым, сорвалась как-то невольно, но не обескуражила Брусничкина. Он ждал насмешливой реплики Остапова, но ее не последовало. А Варя, бросив на Брусничкина кроткий взгляд, объявила:
- Вы там заодно и для меня должность припасите.
