Они смотрели теперь друг на друга со строгой доверчивостью и с той откровенностью, когда скрываться уже бессмысленно, когда все прочитано во взгляде и остается лишь словом подтвердить догадку.
- Аборт? - спросил Роман.
- Да, - ответил Пастухов.
Это было после смены у проходной: Архипов поджидал его - хотелось поговорить вот так, запросто, как будто совсем непреднамеренно. Еще во время работы он узнал от мастера, что Пастухов подал заявление об увольнении. При этом, как сказал мастер, заявление не было подготовлено заранее, Пастухов написал его тут же в цехе на клочке бумаги. Очевидно, и окончательное решение созрело тоже сегодня. Поступок Пастухова огорчил: Роману казалось, что парень, уйдя из-под влияния Ключанского, начал нащупывать верный путь в жизни. Роман и его товарищи старались помочь Пастухову. И вдруг такое. Из-за чего, собственно, что за причина увольнения? Мастеру он объяснил не без иронии: 'В связи с переходом на другую работу'. Приняв заявление от Пастухова, мастер сказал:
- Что ж, дело твое - доложу начальнику цеха.
Роману не хотелось, чтоб Пастухов ушел с завода, и он решил поговорить с ним по душам. Теперь мелькнуло подозрение: а нет ли связи между заявлением Пастухова и абортом Белкиной? Глядя прямо в глаза Юре, Роман спросил с мужской откровенностью, и в тоне его не было осуждения:
- От тебя?
- Возможно… Впрочем, едва ли. Тогда она с Вадимом еще дружила.
Они медленно шли вдоль высокого заводского забора, оба серьезные и озабоченные. Их обгонял поток рабочей смены, веселый, оживленный. Наступила неловкая пауза, которая, как показалось Архипову, могла погасить этот в общем-то неплохо начавшийся разговор, и он торопливо искал следующую уместную фразу, которая бы помогла преодолеть невидимый барьер.
- Она когда?.. - глухо спросил Роман.
- Вчера, - в пространство обронил Пастухов и затем, немного погодя, добавил: - Она тоже уходит с завода.
- Вот те раз! - Роман был озадачен. - А это почему?
- Не знаю, спроси ее. - Пастухов пожал плечами, подчеркивая свое полное равнодушие к Белкиной, а Роман не верил его безразличию.
- Вы что, сговорились?
- Нет, каждый по себе. Просто случайное совпадение.
- Ну а дальше чем будешь заниматься?
- Поживем - увидим, - с нарочитой небрежностью произнес Пастухов, и Роману показалось, что он кому-то подражает. Ну да. Ясно кому.
- Оставь ты эти ключанские манеры, тебе они не идут, - дружески проворчал Роман и передразнил: - 'Поживем - увидим'. А жить на что будешь? Ты что, сын миллионера? Или на министерской дочери женишься?
Сказав это, Роман с укором подумал о себе: 'А ведь я не знаю, кто у него родители. Досадно, конечно'. Он не стал оправдывать себя: мол, молодежи на заводе много, всех знать невозможно. Вместо этого спросил:
- Отец твой кто?
- Алкоголик, - не задумываясь, словно давно ожидая такой вопрос, ответил Пастухов.
- Нет, я в том смысле - чем он занимается?
- Не знаю, - пожал крепкими круглыми плечами Пастухов. Когда он это делал, короткая шея его вовсе исчезала и круглая голова, казалось, покоилась на одних плечах. - Должно быть, водку пьет. - Это об отце.
- На какие шиши?
- На бутылки.
- Я серьезно. - Роман начинает сердиться. В самом деле, с ним, как с человеком, а он дуется, как капризный ребенок.
- И я серьезно. Слоняется целыми днями по пивнушкам и собирает под столами пустые бутылки из-под водки и вина. Это там, где приносить и распивать спиртные напитки запрещается. Ну, значит, приносят и распивают, а бутылки под стол прячут. А то у палаток, где посуду принимают, подбирает непринятую. Принесет человек сдавать пустые бутылки, а приемщица обнаружит на горлышке шов или еще какую-нибудь пупырышку и не принимает: дефект. Человек тут же оставляет бутылку. Ну а отец ее себе, как брошенную, а потом в другой палатке знакомой приемщице и продаст. Бутылка-то нормальная.
- Это ж сколько ему надо в день бутылок? - вслух прикинул Роман.
- Бывает, и полсотни за день, - подсказал Пастухов. - Подсчитай - шесть рэ как одна копейка. На эти деньги два дня жить можно вот так. - Он провел по горлу крепкой куцей ладонью.
- И нигде не работает?
- Не знаю: он с нами не живет.
- А семья у тебя?
- Мама и младшая сестренка.
У железнодорожной насыпи Роман предложил:
- Давай посидим.
Пастухов молча согласился. Они сели на сваленные в кучу шпалы у ржавых запасных путей, которых уже давно не касались колеса вагонов. Пастухов по-прежнему изображал полное равнодушие и отчужденность: дескать, о чем нам с тобой говорить, когда все решено - я уже не ваш. Вдруг он заметил вдали толпу людей, которые блокировали пивную палатку, и сразу весь преобразился, глаза оживленно засверкали. Роман обратил внимание на столь резкую перемену, но не догадался о причине, ее. Пастухов сам выдал, сказав мечтательно:
- Сейчас бы по кружечке пивка. Голова после вчерашнего… Как ты?
- Особой жажды не испытываю. Разве что за компанию, - ответил Роман, но продолжал сидеть.
- Да, чего не сделаешь за компанию, - уже с веселой насмешливостью проговорил Пастухов. - За компанию, говорят, наш главный инженер чуть не удавился. Пошли? - Он хотел было встать, но Роман задержал его:
- Погоди, успеем. А у тебя это давно?
- Что?
- Любовь… к спиртному.
- А-а. А я подумал… Да как тебе сказать: пожалуй, с молоком матери. Родители мои злоупотребляли. В общем, отец приходил домой пьяный, скандалил. Пропивал все. Мама с горя тоже начала пить. Потом он ушел от нас… Первый раз я напился лет в десять. В третьем классе, кажется, учился. Был праздник Первомая. Родители пили у нас дома, потом пошли к соседям. Стол оставили неубранным. На столе в рюмках недопитая водка и вино. Мы с сестренкой остались вдвоем. Я ей говорю: 'Шура, давай достойно отметим Первомай'. Она говорит: 'Давай'. Сели за стол, как большие. Я взял рюмку с вином, она - с водкой. Я свою сразу выпил: сладкое и даже приятное. Она попробовала, сморщилась и плюнула: 'Гадость, говорит, и как только взрослые пьют'. Ну а я уже захмелел, мне теперь море по колено. 'А хочешь, говорю, я выпью?' - 'Нет, не выпьешь, слабо', - говорит. 'Нет, выпью'. - 'Нет, не выпьешь!' Что я, не мужчина? Взял и выпил одним махом. Не скажу чтоб мне было приятно. Пожалуй, напротив. Но зато сколько гордости. Вышел во двор героем, ног под собой не чуял. Потом началась рвота. Тут соседи: 'В чем дело? Что с ним? Ребенок умирает, скорей вызывайте неотложку!' Я и в самом деле готов был умереть: говорят, весь побледнел, пульс слабый. Что со мной - никто ничего не знает. Сначала решили, что отравление. В общем, поднялась паника, меня увезли в больницу. А на следующее утро я уже был дома. Выдержал, так сказать, первый экзамен. После этого случая лет семь сам в рот не брал и презирал всех алкашей, в том числе и отца. Потом постепенно начал привыкать. Ты думаешь, я пьяница? Ерунда. Не больше других. Один я никогда не стану. И не тянет. Вот за компанию… Пошли, что ли?
Он быстро поднялся. Встал и Роман. Доверчивая откровенность Пастухова подкупала. Верилось, что может состояться откровенный и полезный разговор. Когда сбежали вниз по старой деревянной лестнице с
