- Что покажем в акте?
Вопрос ее удивил и даже обескуражил Ярослава.
- Что есть на самом деле, то и покажем.
- После такого акта Хмелько нужно увольнять.
- Это надо было сделать лет пять или десять тому назад, - сказал Ярослав.
Екатерина Михайловна ответила не сразу. Щуря от встречного ветра серые суровые глаза, проговорила, как бы рассуждая сама с собой:
- Оно конечно, какой Хмелько лесник. В лучшем случае - сторож. Плохой, нерадивый охранник. Образование у него четыре класса. У Чура - шесть. Что они знают о лесе? Ровным счетом ничего. Березу от осины отличат. А вот на какой почве лучше сажать сосну и на какой ель, это уже для них высшая математика. Или как бороться с вредителями леса, если и знают, так понаслышке. Книг не читают. Другое дело - Рожнов. Он лесник по призванию. Для него лес - это его жизнь, частица его самого. Или вот вы - всего год работаете лесником. Никаких специальных школ не кончали…
- И это плохо, - перебил ее Ярослав. - Плохо, что у нас нет ни школ, ни даже курсов по подготовке лесников.
- Согласна: плохо, конечно. Но я хочу сказать, что кроме образования требуется еще и призвание. А вообще-то, надо бы нам лучше организовать производственную учебу с лесниками. Все планируем, да времени не хватает.
Она слезла с дрожек, зябко поежилась, взглянув на стаи белых льдин в синем океане неба, сказала:
- Неужто похолодало всерьез? Бабьего лета в этом году так и не было, а уже сентябрь на исходе.
В акте ревизии по участку Хмелько они ничего не утаили, и сам Филипп Зосимович без слов поставил свою подпись под актом. Но хитрец решил не сдаваться. Через день была ревизия у Чура, которого ревизовали техник - молодой парень, работающий в лесничестве всего три месяца, и Хмелько. Тут уж Филипп Зосимович продемонстрировал свое прилежание, изо всех сил старался как можно больше выявить на участке Чура непорядков и главным образом порубок. А они были, хотя и гораздо меньше, чем в прежние годы. В этом году Тимофей Чур работал на совесть, во всяком случае - старался. И тем не менее ревизия нашла на его участке пятнадцать самовольно срубленных и не замеченных лесником деревьев. Зато лес у Чура был чище, чем у Хмелько. Тимофей разрешал местным жителям вывозить на дрова бурелом, валежник и сухостой. Из-за сухостоя между ним и Хмелько и разгорелся ожесточенный спор. Филипп требовал записать в акт пять стволов елей, срубленных в этом году.
- Так то ж сушняк, - кричал Чур. - Или ты сухого от сырого отличить не можешь? Гляди: сучья - сушняк.
- А ты на меня не ори, - рассердился Хмелько и начальнически нахмурился. - Не оскорбляй, потому как я при исполнении.
- Чихал я на твое исполнение. Любой пионер скажет, что спилен сухостой, а ты, елки-палки…
- И я говорю, что сухостой, - поучающе отвечает Хмелько. - А почему без разрешения? Где клеймо? Нет клейма. Может, ты продал - почем я знаю.
Когда техник попытался его урезонить, Хмелько и на него набросился:
- Вы его не покрывайте. Не надо нам сынков и пасынков. Мы все равны. Мне восемнадцать пней записали. Там тоже сухостой был. Я за справедливость. У меня Серегин каждое деревце засчитал. А ты его будешь ревизовать - не давай спуску. Отвечать - так всем вместе. Штрафовать будут - пусть всех, сымать - тоже всех.
Тут только Чур понял коварный ход Хмелько - всем отвечать, у всех, мол, плохо.
Погорельцев остался недоволен двумя первыми актами ревизии и высказал это Екатерине Михайловне:
- Вы представляете, как мы будем выглядеть перед лесхозом?
- Но ведь это объективные показатели, Валентин Георгиевич. Положение действительно неприглядное. Хмелько в лесу не бывает.
- Вы не то говорите, не то. Как вы не понимаете, что такие акты - скандал на весь район, на всю область? Да после этого нам с вами здесь нечего делать.
- Почему же? Как раз есть. Надо выправлять положение.
- Как выправлять? Что вы предлагаете, Екатерина Михайловна?
- Надо освобождаться от негодных лесников и заменять их молодыми толковыми ребятами, которые любят лес, желают работать в нашей системе. Таких, как Серегин.
Погорельцев поморщился, подумал: 'Одного Ярослава нам хватит за глаза, сыты по горло', - но ничего не сказал. На другой день он вместе с Чуром должен был произвести ревизию на участке Ярослава, и ему не терпелось развеять миф о Серегине, созданный то ли Кузьмой Никитичем, то ли Виноградовым, то ли самим Серегиным при помощи картинок и статьи в газете.
Прохладным ветреным днем Погорельцев, Чур и Серегин ходили по суборью, дубровам и рощам бывшего рожновского участка. Участок был сложный, иссеченный проселочными дорогами, оврагами, полянами и полями, разрезанный магистральным шоссе и линией высоковольтной передачи. Уже с первых минут встречи с ревизорами Ярослав понял, что лесничий настроен недоброжелательно. Зато Чур вел себя с беспечным благодушием и открыто возражал Погорельцеву, когда тот явно придирался.
- Вот этот дубок надо убрать: он мешает сосне. Не дает ей ходу, - сказал Погорельцев, упершись рукой в двадцатилетний дубок, росший рядом с сосной. Дубки здесь были разбросаны довольно часто, их, пожалуй, было не меньше, чем сосен.
- Странное соседство, не правда ли? - проговорил Ярослав. - Дуб любит богатую почву, сосна - бедную. А вот же, уживаются.
- Тут нужно будет в будущем году, а лучше всего зимой, произвести рубку ухода, - распорядился Погорельцев.
- Дубки вырубать? - удивился Серегин.
- И дубки, - подтвердил категорично Погорельцев. - Какой от них толк? Фитонциды? К вашему сведению, хвойные леса в два раза больше выделяют фитонцидов, чем лиственные.
Теперь улыбнулся Ярослав: лесничий демонстрировал свои познания. И не только озорства ради Серегин парировал:
- А вот Петр Первый совсем по-другому к дубу относился. Он посылал своих людей, Нестерова и Кудрявцева, осмотреть дубовые леса по реке Волге и Оке и указом повелевал оные хранить. А в окрестностях Петербурга приказал высеять дубовые желуди и запретил даже помещикам на их собственных землях рубить дубовый лес без позволения смотрителя Адмиралтейской коллегии.
- Вы не прячьтесь за спину царя, - сказал Погорельцев.
Остановились у сломанных снегом гибких сосенок. Уже клейменные, они стояли без мохнатых шапок, с торчащими острыми обломками среди своих здоровых, не пострадавших сестер, жалкие и обреченные, ожидая, когда придут лесорубы и спилят их, скорей всего на дрова. Погорельцев тщательно проверил, на всех ли стоит клеймо, потом спросил начальнически-строго:
- А где от них макушки?
- Сжег. Снес в одну кучу и сжег, - ответил Ярослав.
- Но там были и такие, которые можно было пустить на дрова, - сказал Погорельцев.
- Были.
- Они где?
- На дрова пошли.
- Кому отдал? - Это уже похоже было на допрос. Ярослав криво усмехнулся. Улыбнулся и Чур.
- Афанасию Васильевичу Рожнову. - И затем язвительно прибавил: - Деньги он еще не внес. Я напомню ему.
'Что это я, в самом деле? Как глупо', - подумал Погорельцев и не покраснел, а побледнел от неловкости, но неприязнь к Ярославу не проходила. И тогда Погорельцев прибег к своему давнишнему приему, который он уже много лет подряд применял во время ежегодных осенних ревизий, - стал экзаменовать Ярослава:
- Скажите, почему здесь, в рамени, почва сухая, а в бору, где мы только что были, более влажная?
