голос Марины и еще другой, определенно мужской. Что-то нехорошее зашевелилось во мне и вместе с тем любопытство, что ли, родилось: я стал присматриваться. И вдруг ясно вижу сквозь неплотно задернутую занавеску офицера-моряка. Сначала погон увидел. Потом человек повернулся, и вот лицо его. Левушкин… Да, это был он, старший лейтенант Левушкин.
Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и быстро пошел прочь.
Ревности не было — меня это и удивляло и радовало. Не было, значит, и любви. Не было — и не надо. В кино я не пошел в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это был томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя, известного мне по грандиозной эпопее 'Севастопольская страда'. Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими любимыми писателями, познакомившими меня с морем. Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то взволнованным проникновением:
— Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец, гениальный художник. Только он еще не открыт массами читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся — до чего ж он глубок и огромен. Как океан.
Я тогда же прочитал роман 'Утренний взрыв'. Мне он очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду своему и сожалению, не был знаком. В предисловии говорилось, что 'Утренний взрыв' входит в эпопею 'Преображение России'. Я не читал других романов этой эпопеи.
Теперь я открыл страницу, на которой было написано: 'Печаль полей. Поэма'. Первые строки о русском богатыре Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя — звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.
Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с картинами, изображенными писателем, в сознании моем вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего собственного детства.
И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы: было далеко за полночь.
Через десять минут я был уже на причале у кораблей. Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов противолодочной обороной обнаружена неизвестная подводная лодка. Наших лодок там не было, — значит, это чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.
Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами глубинных бомб.
Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой траулеров на лов трески. Председатель довольно часто позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него был заместитель по рыбному промыслу — Михаил Петрович Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка, звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от времени председатель сам возглавлял «эскадру» судов и уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались сноровкой председателя.
На этот раз у рыбаков случилось неприятное происшествие, которое затем вылилось в большую историю. На одном из судов за что-то зацепился трал. Порвали совсем новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде ничего подобного не случалось.
'Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны судно?' — подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый произнес вслух предположение о подводной лодке, но такая мысль промелькнула и в голове Сигеева. Но если это была действительно подводная лодка и если она, идя под водой, случайно попала в рыбацкие сети, то почему бы ей не всплыть теперь, спустя некоторое время, когда рыбаки убрали трал. Тем более что время было как раз полуденное: наступал короткий серый ноябрьский рассвет.
Неожиданно Новоселищев закричал:
— Перископ! Смотрите, перископ, подводная лодка!
Все кинулись к борту, глядя туда, куда указывала вытянутая рука Новоселищева. Темный стальной предмет почти такого же цвета, как и сама вода, то появлялся на поверхности, то скрывался, прикрытый небольшой волной. А через несколько минут перископ и вовсе исчез — то ли удалился и растаял в серых сумерках, то ли ушел под воду, — словом, не пожелал мозолить любопытных глаз рыбаков.
— А могла быть и чужая… — высказал предположение Новоселищев.
— Все может быть, — хмуро подтвердил Игнат Ульянович и резко захлопнул дверь рубки.
Сигеев был зол на лодку и за испорченную сеть, и за то, что она в самом деле могла быть чужой. Он злился и на Михаила Петровича, который вслух высказывал его собственные мысли, но не предлагал никакого решения, и на себя — за то, что не мог ничего дельного придумать и предпринять какие-либо меры. Игнат Ульянович пытался отогнать, рассеять эти тревожные мысли: ничего, собственно, такого ведь и в самом деле не случилось. Ну, подумаешь, перископ подводной лодки увидели. Впервой, что ли!.. Порванная сеть его меньше беспокоила, как это ни странно, и он поймал себя на мысли, что над председателем-хозяйственником берет верх обыкновенный военный моряк. Но и от этой мысли успокоение не приходило и подозрение не рассеивалось, а напротив, возрастало. И тогда он на какой-то миг подумал, что это в нем заговорил голос моряка — охотника за подводными лодками, голос бдительного воина. Хотя он уже и распрощался с военным флотом, а все-таки в душе остался боевым моряком. Это ему льстило, но не успокаивало: обстановка требовала каких-то определенных и, конечно, разумных решений и действий. А короче говоря — и это было, пожалуй, самое правильное, — следовало просто сообщить военным морякам о замеченной подводной лодке. Потом это уж их дело — разберутся сами, чья она — наша или чужая. Главное, сообщить. Но как? На траулере была рация, но он не знал, как установить связь с военно-морской базой, вернее, как бывший командир посыльного катера, он, конечно, знал, и не раз ему приходилось пользоваться связью. Но тогда у него был код под руками. А здесь… Разве только открытым текстом? Он отдавал себе отчет, что это далеко не идеальный выход из положения.
Можно себе представить, как был обрадован Сигеев, увидав в сумерках приближающийся посыльный катер, тот самый «Пок-5», на котором он много лет ходил по отдаленным морским постам. Игнат Ульянович знал, что на катере теперь плавает Юрий Струнов, оставшийся на сверхсрочную. И Сигеев пошел навстречу катеру.
Главный старшина Струнов встретил своего бывшего начальника у себя на катере, что называется, с распростертыми объятиями, передал штурвал рулевому, а сам вместе с желанным гостем спустился в свой кубрик. Он был в приподнято-шумном настроении; от внезапно нахлынувшей радости не заметил озабоченности на лице Сигеева и продолжал изливать свои чувства:
— Правду вот говорят: гора с горой не встретится, а моряк с моряком — обязательно. Тесно в море стало, Игнат, ей-богу, тесно. Я, по правде сказать, о тебе сейчас думал. Письмо недавно от Богдана получил с целины.
— Козачина на целине? Как он там оказался? — почему-то удивился Сигеев. — Он же домой рвался.
— Что рвался! Разве он знал, чего хотел? Он просто себя искал, место свое в жизни. На воде не нашел, это точно: море не по его характеру было. А на земле нашел. Ты послушай, что пишет наш Богдан. Доволен и рад, как жених перед свадьбой.
Струнов полез было в сумку за письмом, но Сигеев остановил его:
— Погоди с письмом. Я к тебе по неотложному случаю. Дело, Юра, серьезное. Тут мы на лодку напоролись. Вернее, она в наши сети забралась.
— И что? Авария?
— Да нет, не то. Видишь ли, лодка-то, похоже, не наша.
Сообщение Игната Ульяновича озадачило Струнова, Он все допытывался: а точно ли это была чужая лодка, убежден ли в этом Игнат Ульянович?
И хотя Сигеев не мог дать категорического ответа, Струнов все же передал по радио о появлении в районе бухты Оленецкой неизвестной подводной лодки.
Об этом мы узнали от начальника штаба базы. Дивизион противолодочных кораблей был поднят по боевой тревоге. По приказу адмирала я возглавил группу кораблей и немедленно вышел в район, где была
