человек с выпуклыми скучными глазами и небрежным равнодушным взглядом. Его охватил тот парализующий страх, который наводит кобра на кролика. Если бы этот человек начал не с фотографии, а с подписки, которую Куницкий давал в СД, или с упрека, почему перестал ходить к телеграфу, как было условлено, или еще с чего-нибудь, Куницкий, возможно, взял бы себя в руки, попытался противиться. Но жуткая фотография напомнила ему: за подобное нет прощенья. Это конец.
Жалкий и беспомощный, он опустился на диван, стиснув руками поникшую голову, и молчал. Федор Васильевич спросил:
- Нас тут никто не слышит?
В ответ Куницкий покачал головой.
- Не надо отчаиваться, - как будто даже участливо заговорил Федор Васильевич. - Ваша жизнь и ваше будущее в ваших руках. Повторяю: в ваших. От вас потребуется выдержка и терпение. Ума же вам не занимать. Слушайте меня внимательно. Как информатор, как заурядный шпион вы нам не нужны. Спросите - кому это нам? Западу, свободному миру, где вас высоко ценят как талантливого и перспективного ученого, будущего Нобелевского лауреата.
Как сквозь сон слушал Куницкий спокойный, мягкий голос незнакомца и с каждым словом все острее вникал в смысл его речи, пока наконец не уловил спасительную соломинку, и поднял голову. Взгляд его упал на мимозы, и тогда он вспомнил, что сейчас должна звонить Муза Григорьевна.
- Ко мне сейчас должны прийти, - тихо выдавил из себя глухие слова. - Я жду товарища.
- Встречу надо отменить. Сейчас же позвоните, чтоб не приходили.
И Куницкий позвонил Музе Григорьевне на работу и что-то такое врал, извинялся, но встречу отменил.
Федор Васильевич дал Куницкому первое поручение: достать копию научного труда, за который Куницкий, Валярчук и Слугарева представлены к Сталинской премии. Труд этот имел гриф 'секретно', но, как тогда показалось Куницкому, задание это было не столь уж страшным, и выполнение его не потребовало большого труда. Получая из рук Куницкого эти материалы, спустя две недели после первой встречи, Федор Васильевич сказал многообещающе:
- Пусть это будет с вашей стороны пустяковый аванс в счет вашего великолепного будущего на Западе. Счет на ваше имя открыт в одном из швейцарских банков. А пока возьмите на мелкие расходы. - И он передал ему несколько пачек советских денег. Потом сообщил пароль и велел ждать указаний.
И вот сегодня, в день рождения Музы Григорьевны, с самого утра Куницкому позвонили на работу и сказали, что его хочет видеть прогрессивный журналист из Австрии, борец за мир, друг Советского Союза Милош Савич. Они встретились в институте. Савич кратко изложил цель своего визита: он пишет книгу о польских евреях, участниках антигитлеровского Сопротивления, и, конечно же, книга будет неполной без очерка об Адаме Куницком. Теплая солнечная погода позволила им вести беседу на свежем воздухе в небольшом садике перед зданием института.
По мнению Куницкого, материал, который он передал какому-то Федору Васильевичу, никакой секретности не содержал, и поэтому он считал, что своим поступком не нанес вреда государству. Как бы между прочим, так сказать, для ясности сообщил о том, как после войны он навсегда оставил Польшу, как устроил свою жизнь на Западе, при этом старался поразить воображение Куницкого.
Разговаривали на польском. Куницкий не очень охотно, скуповато, с наигранной скромностью, старался быть немногословным, держался с достоинством и тактом. Савич разыгрывал наивность и беспечность.
- Помимо того, что вы крупный ученый, вы - герой Сопротивления. Но кто об этом знает? Никто. Это несправедливо. Каждый должен получать по заслугам. Вы своего еще не получили. Но вы получите. У вас все впереди. Мир узнает вас, слава придет к вам с Запада.
И вдруг эти последние слова Савича напомнили ему Федора Васильевича. Куницкий помрачнел, весь насторожился в ожидании чего-то неприятного, он чувствовал, как погружается в состояние подавленности и страха, в то состояние, которое находило на него не однажды, особенно в последние два месяца.
- А скажите, пан Адам, - Савич перешел на дружески-покровительственный тон, - у вас не появлялось желание возвратиться на родину? - И голос, и взгляд Савича были многозначительны.
Куницкий правильно понял его взгляд.
- Вы имеете в виду Польшу?
- Ну, хотя бы… - Савич сделал выразительную паузу, давая понять, что он имел в виду не только Польшу, а ту родину, где тебе хорошо, как любил говорить его отец. - Вы вправе спросить меня, - продолжал Савич, - почему я покинул Польшу? Отвечу: я искал свободу, я нашел ее. Потом, у меня отец на Западе. Кстати, один мой знакомый… журналист был в Штатах и встречался с вашим дядей. Он довольно преуспел в бизнесе. Предприятие его процветает. Вы не имеете с ним связи?
Куницкий отрицательно покачал головой: он понимал, куда клонит Савич, и ждал точки над i.
- Да, между прочим, - Савич понизил голос, перейдя на полушепот, - меня просили поблагодарить вас за материалы. Ценные для науки открытия, ценные для человечества прежде всего.
- Скажите, пан Савич, вы знакомы с Федором Васильевичем? - вдруг спросил Куницкий. Губы его задрожали в жалкой улыбке, а затуманенные глаза злобно смотрели в упор.
- Федор Васильевич? Это кто такой? Как фамилия?
- Фамилии не знаю. И кто он такой - тоже не знаю. В отличие от вас, он даже не разыгрывал роли журналиста. Он просто потребовал у меня секретные материалы, и я ему передал. Те самые, за которые вы меня благодарите.
- Понятно, понимаю вас. Нет, я незнаком с тем человеком. Вы хотели что-нибудь ему передать?
- Он обещал мне устроить отъезд на Запад. Насовсем.
- Это и я вам обещаю. Совершенно определенно. Да, вы нужны там как ученый, который работает в самой гуманной области науки. Спасти человечество от преждевременного одряхления, победить старость - что может быть благородней и почетней!.. К сожалению, достижения науки и открытия не становятся достоянием всех ученых. Рак можно победить лишь общими усилиями всех ученых мира. Нужна свободная и полная информация. Медицина не должна иметь государственных границ. Но, к сожалению… - сказал он с преувеличенной досадой и развел руками. - Потому-то и приходится добывать такую научную информацию окольным, прямо скажем - незаконным путем. Но с целью поистине благородной, во имя человека. Поэтому нам и в дальнейшем нужна будет информация из вашего института, И ваш отъезд на Запад будет зависеть от вас: на вас возложена задача - подготовить надежного информатора, который бы заменил вас. Мы считаем, что таким человеком мог бы быть доктор Валярчук. Именно на его кандидатуре остановилось наше руководство.
'Мы считаем', 'наше руководство'. А кто это 'мы', что за 'руководство?' - мысленно спрашивал Куницкий, слушая Савича, но не посмел задать ему этот вопрос. Впрочем для него это не имело большого значения. Было ясно одно: Савич прибыл к нему с директивой от Западного разведывательного центра, прибыл с новым заданием. С каким? Куницкий ждал от Савича ответа на этот главный вопрос. Все же остальное - красивые слова и громкие фразы о гуманности и благородстве - его не интересовало. Собственно, Савич уже поставил перед ним задачу - подготовить себе замену, конкретно - Михаила Петровича.
Савич смотрел на Куницкого пристально, и ободряющая лукавая улыбка играла в его быстрых глазах, и она, эта улыбка, пробуждала в Куницком решимость.
- Если я вас правильно понял, - осторожно, тягуче, заикаясь, заговорил Куницкий, - вы хотите завербовать Валярчука?
- Совершенно верно.
- И вы думаете, вам это удастся?
- Вам удастся. Все зависит от вас. Это поручается вам, пан Адам.
'Вам, вам, вам', - тревожным звоном отдавалось в ушах Куницкого, превращаясь в сознании в категоричный приказ. Теперь все прояснилось, стало яснее ясного: он должен оставить в качестве агента вместо себя Михаила Петровича, лишь при этом условии он сможет уехать на Запад. Как это просто звучит - завербовать. Но практически такое невозможно. Нет, Куницкий не представляет себе, как это можно завербовать Валярчука работать на иностранную разведку. У Куницкого - другое дело, там особый случай, фотографии, подписка в СД под угрозой смерти. У него не было выхода. А Валярчук? Нет, из этого ничего не