Среда
Удобно развалившись в креслах, Опанас и Арнольд пили пиво. Рядом, скорчившись на коротком диванчике, посапывая, дрых готовый Свенсен. Перед друзьями на столе стоял серебряный поднос старинной работы, украшенный барочным орнаментом. Он был завален ярко-красными раками. Рядом - батарея пустых бутылок. Полные находились в холодильнике. Весь стол и борода Опанаса были усыпаны фрагментами ракообразных. Беседа неторопливо текла о годовом отчете.
- Дела идут нормально, волноваться нечего, - разгрызая клешню, проронил Опанас.
Арнольд рассеянно кивнул, он и сам знал - на Бермудах порядок.
Бизнес давал приличную прибыль. Эта мысль позволяла друзьям в это теплое ясное утро законно релаксировать. В дверь резко постучали.
- Кого это еще несет? - недовольно заворчал Опанас.
Дверь распахнулась самостоятельно. На пороге с перекошенным лицом и взглядом бешеной трески стоял Петро Петрович. В семейных трусах, украшенных мастями игральных карт и в рубахе, надетой навыворот.
- Тнеба пнекнащать оцэй беспнедел, - грозно начал Петро.
- Что случилось? - одновременно спросили Опанас Охримович и Арнольд Израилевич.
- Снучинось, - ответил Петро.
Он подсел к столу. Опанас молча открыл шкафчик, открыл бутылку коньяка, налил полстакана. Услыхав булькающий звук, Свенсен перестал сопеть и зачмокал губами.
- Ты глянь, Опанас, - умилился Арнольд Израилевич, - ну просто собака Павлова.
Опанас Охримович пододвинул стакан Петровичу. Тот механически выпил. Его немедленно развезло - коньяк смешался с ночными напитками, которые не успел переработать организм. После этого его рассказ превратился в полный бред. Но опытные уши начальства постепенно отфильтровали информацию - Петра опять обидел Серега.
Петрович
Детство Петра прошло быстро, и было оно безрадостным. Он разделил участь своего народа, строившего коммунизм. Поэтому при слове «детство» из памяти извлекались только картины тяжелого сельского труда и постоянного чувства голода, и даже курчавая природа Черниговщины не могла скрасить негатив этих воспоминаний. Юность была омрачена историями, которые Петро не любил вспоминать.
После семилетки его сдали в столярное ФЗУ в городе Чернигове. Городская жизнь произвела на Петра ошеломляющее впечатление. И он решил больше не возвращаться в родное село, а приложить все усилия, чтобы стать городским. Сделать это оказалось очень легко. Он начал курить, купил галстук, шляпу и после каждого слова вставлял «бля»: «Я, бня, иду, бня, а тут Наиса навстнечу, бня…»
Первый инцидент у него произошел на железнодорожном вокзале. Мать его, боявшаяся города, производила свидания и передачу сельхозпродуктов на привокзальной площади, куда она приезжала на пригородном поезде. И, вручив сыну две тяжеленные сумки, утрамбованные картошкой, морковкой, луком, салом и банкой молока, обычно давала десять рублей, крестила ребенка и просила Петра быть бдительным. Ей казалось, что в древнем Чернигове живут одни
Петро зашел в автобус последним, людей в салоне было немного, он развернулся, дверь была еще открыта. Перед ним стояла мать. В старенькой одежде, с натруженными руками, с грустными выцветшими глазами, на лице ее лежала печать тяжести прожитых лет. Неожиданно Петра кольнула печальная мысль - в этом враждебном мире, в котором все его дразнят и хотят украсть сало, только мать является единственным любящим его человеком. Он хотел ей сказать что-нибудь одобряющее, но вместо этого спросил:
От возмущения кровь хлынула в голову Петра. В этот момент дверь с шумом закрылась, крепко зажав ее. Автобус тронулся. Девушка, на которую он имел виды, вышла замуж за его постоянного обидчика. Моральная боль Петра усугубилась еще и физической. Двери сдавливали шею всё сильнее и сильнее, но Петро не мог себе помочь. Он держал сумки. Поняв, что добраться до следующей остановки у него нет ни единого шанса, он из последних сил заорал:
Мать поддержала сына криками:
Водитель заметил, что на его автобус радостно показывают пальцами прохожие. Наконец, догадался посмотреть в боковое зеркало. И увидев красную хрипящую голову Петра, остановился, открыв дверь. Петро откинулся назад и сел на ступеньку, из глаз полились слезы, их вытереть он не мог, пальцы вросли в ручки сумок, которые он так и не выпустил.
Желая забыть Любашу, предавшую его, он познакомился с новой девушкой. Вера - так ее звали. Она училась и работала, собираясь стать ткачихой. После нескольких коротких свиданий Петро решил придать отношениям новый импульс. Для этого пригласил Веру поздно вечером посетить стройку, на которой проходил практику и где на четвертом этаже присмотрел тюки со стекловатой.
- Сегодня я тебе покажу ночной Ченнигов, - врал Вере Петро, поднимаясь на заветный этаж, еле унимая похоть, которая отдавала частыми ударами в висках. Рассеянно и очень быстро ознакомил девушку с тремя огоньками ночного города и приступил к делу, повалив Веру на тюки со стекловатой.
- А жениться? - строго спросила Вера.
- Я не пнотив, - продолжал врать разволновавшийся Петро, кувыркаясь по тюкам со стекловатой, освобождая Веру и себя от одежды. - Вот тонько пнименочку знобым.
Волнения Петра достигло апогея возле лифчика. Желание душило его. Провозившись над проклятой застежкой, он прозевал извержение и вывозил Веру. Вера осталась очень недовольной, но это больше не интересовало Петра, который почувствовал сильное жжение и зуд по всему телу.
В общежитии на расспросы пацанов, почему он весь исцарапан, и что случилось с его кожей, Петру пришлось рассказать про стекловату. Он немедленно стал посмешищем всего ФЗУ. Теперь, где бы Петро не появился, пацаны требовали, чтобы он снова и снова делился подробностями своего свидания. Не смеялся над Петром только ленивый.
Последнюю подляну в ФЗУ он получил во время перекура. Его друзья решили отучить экономного Петра постоянно стрелять курево, заблаговременно изготовив «фирменную» сигарету. Из мелко нарезанных ногтей, волос и сухого кизяка. Петро, как обычно, попросил у друзей закурить. Его подозрительно быстро угостили. «Ну, расскажи про стекловату», - весело перемигивались сокурсники. Петро сделал несколько затяжек. «Стнанный табак», - пробормотал Петро. Ему вдруг стало совсем плохо, он побелел и его начало рвать. Выворачивало два дня. С тех пор Петро не курит.
Закончив обучение, молодой рабочий Петро получил распределение в город Горловку. И без сожаления покинул Чернигов, отбыв к месту работы. Он верил, что на Донбассе можно сделать карьеру. Но карьера с самого начала забуксовала. Работы было много, и была она тяжелая. В общежитии, куда его поселили, царил жуткий срач с ежедневными попойками и мордобоем. Окружавший его ландшафт Петро возненавидел еще больше, чем прокуренное и обрыганное общежитие. Его раздражали степь, индустрия, искусственные фудзиямы терриконов и песня «Вышел в степь Донецкую». Петру стало часто сниться родное Полесье.
Он активно посещал комсомольские собрания, надеясь продвинуться по партийной линии. Но все только смеялись над его выступлениями. Петро затосковал.
Как-то на вечеринке к нему подошла девица и спросила, почему он такой грустный. Петро прикрыл глаза огромными, как у верблюда, ресницами, и, стараясь не употреблять слова с буквой «р», рассказал девушке свою легенду. Он придумал ее после просмотра американского фильма «В джазе только девушки». Суть рассказа сводилась к следующему. Год назад, катаясь на велосипеде, он упал на раму. Врачи сделали все, что смогли, но тщетно. Разбудить его как мужчину может только очень страстная женщина. Девица заинтересовалась. До исповеди она успела бахнуть три стакана шмурдяка и тут же предложила Петру свою помощь.
Убедившись в эффективности метода, Петро довел его до совершенства. Этот прием действовал безотказно, особенно в домах отдыха и профилакториях. И только однажды Петро прокололся. Телефонистка на переговорном пункте сидела за стойкой и принимала заказы. Петро влюбился сразу. Танюша была прелестна. Вьющиеся светлые волосы, нежный овал лица, большие голубые глаза, чувственный рот гармонировали с хрупким торсиком, одетым в светлую блузку. Петро робко принялся за обработку. К его великому удивлению, девушка быстро согласилась встретиться с ним после смены. С переговорного Петро убежал счастливым, до встречи оставалось несколько часов.
Наступил вечер, Петро во всей красе вырулил на свидание - оделся в костюм фекального цвета, зеленую рубаху-ковбойку, украшенную красным галстуком в белый горох и махровые желтые флуоресцентные носки, светившиеся из-под коротких брюк и открытых сандалий. Интенсивность свечения была такова, что в случае опасности носками можно было останавливать поезда. На свою бедовую голову Петро водрузил белый картуз, прозванный в народе «лед на голову». Для солидности надел темные от солнца очки, взял в руки букетик.
