взглядами. Придя на центральную площадь, мы расселись полукругом на асфальте за бронзовой спиной вождя мирового пролетариата. Я открыл саквояж и достал буханку черного хлеба. Мы ее порвали на куски и, беседуя, съели. Менты сходили с ума - мы ничего не нарушали и нас не за что было задерживать.
Но вскоре государство развернуло против нас войну. Не знаю, как в других местах, а у нас решили уничтожить главный символ хипов - волосы. С длинными волосами нельзя было появиться в школе, техникуме, институте и даже на улице. Я перешел на нелегальное положение. Каждый день волосы мочились, тщательно расчесывались, обрабатывались мылом, после процедуры голова покрывалась коркой. В нижней части шеи волосы перехватывались резинкой.
Вторая резинка фиксировала хвост на туловище. После этого я надевал свитер с горлом, а летом поднимал воротник рубашки. А если окликал кто-то - синхронно поворачивал голову и торс, будто был родственником принца Чарлза.
Так продолжалось несколько лет, пока я не поехал поступать в какой-то питерский вуз. Там я вышел из подполья. Перестал мазать балду мылом, выбросил резинки и, распустив свою кучерявую причу, наповал сразил питерскую публику. Даже братья Анжелы Девис с уважением смотрели в мою сторону. В приемной комиссии седая хрупкая ленинградка в кружевном нафталиновом воротнике с удивлением меня рассматривала, принимая документы, а потом высказала мнение: «Вряд ли вы сюда поступите, молодой человек». «Почему?» - посмеиваясь, спросил я. «Потому, что мне показалось, будто вы думаете прической». Срезался я на первом экзамене, так как накануне братался в «Сайгоне» с единомышленниками и, естественно, ни к чему не готовился. Но домой не поехал, а вызвал в Питер Галчонка и гастролировал с ней. Мы бомбили фиников* и с этого жили. Так продолжалось до тех пор, пока мать в письме не прислала грозной повестки из военкомата, в которой напоминалось, что в СССР альтернативой воинской службе может быть только тюрьма. Я вернулся домой и месяц оттопыривался по полной программе. За сутки до призыва друзья возле городского фонтана выстригли мне лысину, оставив волосы только на боках, ну, как у Ленина. Я надел картуз и, путаясь в своем приталенном макси-пальто, направился в ресторан на заключительную вечеринку. Там меня ждал сюрприз.
____________________
*Занимались фарцовкой с гражданами Финляндии.
Друзья собрали вместе лучших рок-музыкантов города: Кизим, Пира, Потяп, Жека Тихомиров провели хард-рок сейшен. В зал меня внесли на руках и, поставив на стул, поднесли на подносе граненый стакан «пшеничной». Я обратился к народу, кагтавя слова по-ленински: «Товаищи, социаистическая евоюция свейшиась, а тепей дискотека». Во время монолога я сорвал картуз, зажал его в кулаке, подняв руку, будто стоял на броневике. Потом глушанул водяру. Зал, стоя, зашелся в овации, потонувшей в «Speed kinq» «Deep Purple». Пацаны так завели зал, что посетители сорвались с мест и побежали плясать. Галчонку из- за дефицита места пришлось прыгнуть на стол и исполнять коронный рок-н-рольный танец живота между тарелками и рюмками. Работники ресторана побросали работу и выбежали в зал смотреть на наш шабаш. В этот вечер даже менты никого не трогали - главный хиппи шел в армию.
Мой родной дядя работал в военкомате и по блату устроил меня в учебку, которую мне до сих пор тошно вспоминать. И вот я в войсках ПВО. На переднем крае обороны рубежей СССР, в ГДР - стране жувачок. Наша часть располагалась недалеко от реки с дамским названием Верра. Нас окружала игрушечная страна, с аккуратными домиками, украшенными цветочками, подстриженными кустиками, хорошими дорогами и подметенными лесочками, а мы днем и ночью радарами лазили по небу ФРГ, щупая его, вынюхивая самолеты НАТО. А перед отбоем, синхронно грюкая кирзовыми сапогами, кричали песню о Родине. Дни были похожи друг на друга, как клоны. Я двигался мозгами от этого однообразия.
Как-то на дежурстве старослужащий показал, как пользоваться аппаратурой для того, чтобы ловить западное телевидение, - это стало моим единственным развлечением. И я частенько грешил, оставляя Бундесвер и НАТО в покое, листая каналы капиталистических соседей.
И вот как-то на ночном дежурстве я и сослуживец Васька остались одни. Дежурный офицер и прапор куда-то свалили. Я посадил Ваську на стрему и нашел живой концерт «Rolling stones» где-то в Штатах, в программу концерта вошли вещи недавно вышедшей пластинки «Sticky Fingers». Я крепко завелся, душой и мыслями находился на стадионе в первых рядах перед сценой. Васька же - нормальный сельский человек со здоровой психикой ночью привык спать, а не зырить за чужим воздушным пространством. Короче, небо Родины осталось не присмотренным минут сорок. По закону подлости к нам заглянул особист. Не знаю, что этого мудозвона к нам привело, то ли он был импотентом, то ли он на ночь начитался маркиза де Сада, только «Липкие пальцы» обошлись мне дорого. Естественно, меня сделали крайним, посадили на губу и таскали в спецчасть. Я убеждал воинское начальство, будто натовская военщина тоже смотрела «Роликов» и, естественно, за это время не могла развязать третью мировую войну. Но аргументация на них не действовала. Чекистская сволота делала на мне элементарную карьеру, раскрыв в моем лице резидента многих западных разведок. Для начала они торжественно вы- гнали меня из комсомола, а потом перевезли в гарнизонный изолятор в штаб армии и стали шить мне срок.
Всё закончилось так же неожиданно, как и началось. В часть прибыл какой-то гэбовский череп с серыми глазенками. Он пробуравил меня взглядом и разразился жуткой истерикой. Череп бесновался и топал ногами, показывая на меня пальцем, орал на своих коллег. «Вы что, дебилы, не можете отличить обычного придурковатого хипака от кадровика МИ-6? Зажрались вы тут, я вам клянусь, дослуживать поедете на мыс Дежнева».
Наконец, пришло долгожданное освобождение. Меня возвратили в часть. Но двухмесячное следствие надломило мне душу. Я замкнулся в себе, стал молчаливым. Через год подоспел дембель. Дома я встретился со своими дружками, но почему-то меня перестали вдохновлять походы к кому-то из наших на ФЛЭТ, наполнять ГЛАСЫ БИРОМ и водкой, отрывать головы ФИШАМ, Дринкать и тискать своих ГИРЛ, почему-то стало раздражать, что у Галки через крупную вязку свитера наружу лезут соски. Я потусовался с ними некоторое время и, глядя, как Галка лихо пляшет на столе, всё чаще вспоминал допросы в спецчасти, поглаживая свою коротко стриженую, рано начавшую седеть голову.
Дядя снова помог. И устроил меня на аэродром прапором. Работа была не пыльная. В мои обязанности входило обслуживание фонарей на взлетно- посадочной полосе. В конце полосы мне выдали каптерку. И интерьер в ней был такой же, как тут, - Вовчик обвел рукой пространство гаража. Только в шкафу лежала подшивка «Огонька» за 1958 год. Сейчас она хранится на втором этаже моего гаража. Через несколько лет эти журналы да еще, пожалуй, журнал «Корея» стали мои любимым чтением. Первое время меня еще тянуло к друзьям. Как-то в кинотеатре я встретил одноклассницу Ирку. Она еще в школе эволюционировала из хорошки в красавицу. Возле Ирки крутился какой-то крендель. Я ему объяснил, что он напрасно теряет время, так как настала пора мне устраивать свою жизнь. Хлопец оказался сообразительным и по-быстрому исчез. А я впоследствии завел с Иркой роман.
Она разительно отличалась от моей company. Помню еще в восьмом классе, Ирка поразила меня количеством выученных стихотворений, высокими показателями в учебе и первым оформившимся бюстом, выгодно отличавшим ее от других девочек нашего класса. Но Ирка была серьезной, семейное воспитание и прочитанные книги сформировали у нее идеалистические представления о жизни. Она увлеклась поэзией, литературой и общественной работой. И не велась на ухаживания мальчиков, хотя к десятому классу, кроме бюста, Ирка также имела тщательно ухоженные светлые вьющиеся волосы, огромные глаза, в которых успел утонуть не один пацан, талию, переставшую толстеть в пятом классе, и симпатичный задок, продолжавший свой аппетитный рост. Это бросилось в глаза даже нашему физруку, который полюбил подсаживать ее на брусья. Но у Ирки были свои идеалы и чувства, она впоследствии жаловалась мне, что устала от предложений обсуждать новинки литературы и поэзии в постели. Поэтому и не поступала ни в какие гуманитарные вузы, а легко сдала вступительные экзамены в КАДИ.
Я влюбился, короче, мы решили пожениться. Меня вдохновляла ее неестественная серьезность. А ее разволновал мой душевный надлом. Ирка перевелась на заочный. Пока мы исследовали друг друга, у нас с интервалом в полтора года родились две дочери. Потом жена принесла в дом «Голос безмолвия» Елены Блаватской, и семейная жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов. Я отсиживался на аэродроме в каптерке и читал «Огоньки», а Ирка глотала статьи типа «Гипнотизм и его отношение к другим способам внушения». Дети росли сами, девки хорошо учились, и мне казалось этого достаточно для того, чтобы не волноваться, но оказалось, что нужно было суетиться. Свои коррекции внесла улица. Мы узнали страшную новость, когда обе уже учились в институте. Мои дочери стали валютными проститутками.
Вовчик сделал паузу, разлил по рюмкам тернивку, обвел глазами компанию и, виновато улыбаясь, стал успокаивать замолчавших друзей.
- Девки, слава Богу, спрыгнули с этого занятия и повыскакивали замуж за фирму. Старшая живет на родине Моцарта в Зальцбурге, сама уже мать, младшую муж увез в столицу Баварии Мюнхен. Та еще шустрее сестры. Я был у них в гостях, поверьте, всё у них нормально, работают по профессии, растят детей, законопослушные граждане своих стран. Но мы-то с Иркой тут. После отъезда девок у Ирки совсем потекла крыша. Она навела полную квартиру каких- то двинутых медиумов, каббалистов, зороастрийцев, буддистов, мистиков и просто людей с вавой в голове. Я ушел от нее жить в каптерку. Но боюсь, она этого даже не заметила. А там, в каптерке, было здорово. Я, черный телефонный аппарат и «Огоньки» за 58-й год. Я хлестал чай, рассматривая фотографии и заглавия «Уборка ячменя в колхозе имени Ханлара Маштагинского района Азербайджанской ССР», «Его величество король Непала Махендра Бир Бикрам Шах Дева и ее величество королева Ратна Раджия Лакшми Деви Шах прибыли в СССР. В Москве король и королева нанесли визит Председателю Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову…», «Третий наш советский спутник продолжает наш победный путь», «Пламя борьбы в Ливане», «Разгром мятежа на Суматре».
После распада «нерушимого Союза» всё чаще и чаще муссировались слухи, будто аэродром закроют, мол, Украина отдала ядерное оружие и стратегическая авиация ей не нужна. Но чем больше нервозности царило на аэродроме, тем спокойнее становилось у меня на душе. Я уже седьмой раз перечитывал «Огоньки» и своими «Жигулями» принялся эвакуировать спирт со склада. В авиации его использовали как антиобледенительное средство. Но раз самолеты не летали, то оледеневать на них было нечему. На это ушло несколько месяцев, пока я не догадался дать денег капитану - завскладом. К тому времени вопрос о закрытии был решен, и первая партия ТУ-170, оторвавшись от родной бетонки, взяла курс на север. Многие офицеры плакали, но не я. Мне было некогда. Я и кум ЗИЛом перевозили оставшийся спирт. Капитан тоже расстроился. Он понимал, что с собой на родину в Сыктывкар он не сможет забрать ничего, поэтому, махнув рукой, сказал: «Забирай все, что хочешь», - и ушел бухать. Я свирепствовал на складе сутки. Мы еле вложились в пять ходок. Еще сложнее оказалось разместить добро. Пришлось задействовать дворы, сараи, погреба бати, брата и тестя. Но ничего, управился. Теперь тернивки на всю оставшуюся жизнь хватит и мне, и друзьям. Тесть с тещей смотрят телевизор в креслах пилотов сверхзвукового бомбардировщика. Брат получил бортовую компьютерную систему и радар - он электроникой увлекается. Кум - прибор ночного видения и бочку спирта. Батя отделался добротной меховой курткой.
- Но теперь-то у вас все здорово? - поинтересовался Свенсен.
- Так только кажется, - мрачно ответил Опанас, - а если точнее выражаться, только у нас на Бермудах благополучно. История моей страны - это история заколдованной земли.
- Я всегда любил сказки, - заинтересовался Свенсен.
- Какие сказки? Трудолюбивый законопослушный народ с почти тысячелетней историей имеет государство, которому чуть больше десятка лет - это настоящая боль. Я сам себе постоянно задаю вопрос. Почему? Чем мы хуже поляков, чехов или сербов? - Опанас начал загибать свои сарделечные пальцы: эпос, народная архитектура, декоративное прикладное искусство, кухня - однозначно приобщают нас к культурной традиции Центральной Европы, начавшейся
