стеной», — усмехалась про себя Анна.
Их маленькая частная разборка совпала по времени с большой государственной. Президент наехал на Верховный Совет. Да не с какими-то там пистолетиками, а отдубасил по полной программе — танками. Маленькая стычка двух «жигуленков» и четыре трупа были просто проходным эпизодом по сравнению со штурмом мэрии, «Останкино» и Белого дома. Государственный бунт оказался очень кстати, на многие месяцы он оттянул внимание оперативников на себя, и дело о наезде на АО «Сильвия», не мусоля, быстро завершили и сдали в архив, несмотря на некоторые нестыковочки.
— Я напишу тебе расписку на отгрузку товара, — сказала за завтраком Анна. Никто ничего не обсуждал. Как-то само собой получилось, что, пока Анна отсиживалась, Коля выполнял разные поручения, чтоб бизнес не простаивал. А когда все поутихло, закончились допросы и очные ставки и еще не оперившуюся банду разогнали по тюрьмам, Николай остался и занял место водителя, охранника и компаньона.
«Может, это и к лучшему, — думала Анна, — по крайней, мере деньги останутся в семье».
Жизнь начала постепенно возвращаться в прежнюю колею. Но уже через несколько недель Анна поняла, что беременна. «Не могла я забеременеть, — изумлялась Анна, — время не то».
Но забеременела. Что делать? Ей уже перевалило за тридцатник. Аборт? Но как пойти к врачам, объяснять, что она не хочет иметь детей в таком возрасте? Да и получатся ли они потом? Какая она была идиотка, что не родила тогда от Германа. Сейчас бы уже бегал маленький, нет, какой там маленький, восьмилетний бутуз, и ничего было бы не страшно. «Если не сейчас, то никогда. Это мне наказание за то, что я отдалась по расчету», — собрав все свое мужество, решила Анна и оставила все как есть. Ничто теперь ее не заставит повернуться к опасности спиной.
Чужая и враждебная, зрела в ней новая жизнь. Весь ее организм, несмотря на логические доводы и уговоры, тихо сопротивлялся этому процессу, мстя ей тошнотой, сонливостью и желчным раздражением. Николай, не вдаваясь ни в какие подробности, ушел от жены и подал на развод.
«Не все ли равно, от кого будет ребенок, — успокаивала себя Анна, — давно пора». За эти годы она уже не раз ловила себя на том, что засматривается на витрины магазинов детской одежды. С каким-то сладким трепетом окидывала она взглядом разноцветные платьица и штанишки, но особое волнение вызывали у нее крохотные, словно игрушечные, ботиночки и сандалии. Бесцельно стоя у прилавка, она ловила себя на мысли, что ей хочется что-нибудь из этого обязательно купить. Но для кого? С некоторых пор тарабарские разговоры ее подружек по театру о коклюше и диатезе, хороших подгузниках и плохих нянечках перестали вызывать у Анны снисходительную улыбку утомленной жизнью интеллектуалки. Наоборот, теперь они казались ей общением избранных закрытого элитного клуба, доступом в который был хоть самый завалящий, но ребеночек. Пусть даже золотушный или косоглазый.
Пусть даже от этого трехстворчатого шкафа.
Со страхом приглядывалась она к мужчине, который поселился у нее в доме и в животе. Николай был хороший человек, простой, верный. Хотя какой верный — бросил жену с дочкой ради нее. Он спас ее. Причем тотально, отобрав то, что защищал. Медленно оттеснил ее из дела и скоро даже перестал советоваться. Что происходит на фирме, Анна узнавала стороной. Она не открыла ему только оффшор на Кипре и контракты с Клаудио, предупредив того, что фирму взяли под патронаж бандиты. Анна не хотела оставлять романтический хвост: об их связи с Клаудио никто не должен знать. А о деньгах на кипрских счетах тем более. Да и новую квартиру на Кутузовском она пока туманно определила как временную собственность, за которой просила присмотреть уехавшая за границу подруга. Что-то мешало Анне открыться мужу до конца. Он был вроде хорошим, простым человеком, достаточно дельным малым для ведения бизнеса, но все в нем было чужое, не из того теста слепленное. Ей претило, что все ее прошлые успехи он считал случайными, а свои — естественными, что быстро и спокойно перенял у нее дело, словно так и надо. Ей было обидно бросать это дело, но, с другой стороны, организм требовал отдыха. Беременность проходила тяжело.
«И что хорошего в этом материнстве? — с отвращением думала теперь Анна. — Вот мама не родила бы меня. Ну не было бы меня на свете. Хорошо это или плохо? Кому уж я так пригодилась? Вот если бы все отказались рожать, человеческая раса закончилась бы. Но так ли это важно? Что уж такого прекрасного в этом самом человечестве, что с ним надо носиться как с писаной торбой?»
Простой и ясный Николай сделал простой, ясный и гениальный ход — снял дачу на Рублевке в Ново- Дарьино и сплавил туда на лето беременную жену и не беременную, но страшно нудную тещу. Анна восприняла это как ссылку с вертухаем, но сопротивляться не было сил. Тот новый человек, который проснулся и жил в ней уже несколько лет, с созреванием в ее утробе другого, словно заснул тяжелым дурманным сном опоенного зельем богатыря. Анна и сама теперь с трудом отрывала голову от подушки, смотрела на сосны и страдала. Великолепие чистых сосновых вершин за окном спальни снятого мужем загородного дома навевали на нее смертельное уныние. Красота вечности, сублимированная в них, совершенство Божьего творения дышали не блаженством, а безысходностью. Рядом с этой красотой все казалось таким мелочным и никчемным, что на остальную жизнь можно было смотреть только с высоты птичьего полета, а оттуда она казалась мелким, ничтожным копошением. Для вечности не было никакой разницы, встанет ли Анна в семь утра с восходом солнца, сделает зарядку, приготовит завтрак, погуляет по солнечной сосновой аллее или до трех дня будет нечесаная тупо валяться в постели.
В городе же она, наоборот, ощущала глубокий прилив сил. Глядя из окна на мусорные контейнеры в глубине двора, в которых теперь часто по-хозяйски копошилось какое-нибудь несчастное создание в лохмотьях в поисках бутылок, Анна легко восставала духом из тлена тоски и апатии. Если уж эта старая, больная нищенка находит в себе силы и желание жить и радуется стеклянной добычи, за которую выручит пару рублей на хлеб, то ей — молодой и здоровой — просто стыдно не жить полной грудью, не мчаться по жизни на всех парусах.
Приглядывалась к зятю и мама, она теперь всегда неодобрительно молчала, и в ней с трудом все зрела какая-то важная внутренняя работа. Наконец однажды она мрачно изрекла:
— А твой муж-то победюк, — и снова ушла в себя, как в колодец.
И все-таки по инерции Анна продолжала держать руку на пульсе отобранного у нее дела. Однажды муж в дребезину напился и забурился с друзьями в какие-то подмосковные бани, а, по ее данным, со дня на день должен был прийти контейнер с куриными окорочками.
— Анна Эдуардовна! — раздался на даче тревожный ночной звонок. — Извините, что я среди ночи. Мы ж вашего Николая предупреждали, что становимся на ремонт. А он пригнал нам груз с опозданием на неделю и даже не в морозильнике. Куда ж его девать? Вы будете забирать-то?
— Как не в морозильнике? — ужаснулась Анна. — У нас же контракт!
— А он решил сэкономить и теперь гонит с Минска прямо так и у нас закладывает. Зимой-то ничего, но ведь сейчас уже конец марта. От них уже запашок пошел.
Было пять часов утра.
— Мама, вставай. Мы должны ехать, у нас товар пропадает.
Мама безропотно собралась и, не говоря ни слова, последовала за дочерью. Анна давно не водила машину, но драматичность ситуации придавала ей силы, к тому же дорога была совершенно пустынной. Мама только горестно вздыхала, она подчинилась Анне во всем и молча принимала все ее указания к действию, но всем своим тягостным молчанием не одобряла жизни дочери.
У складов Анна увидела трейлер, водитель спал, не глуша двигателя. «Бензин-то дармовой», — недовольно отметила Анна.
— Вставай, дружок. Поедем по рынкам сдавать товар.
— Счас, разбежались! Мне Коляныч за три рейса не забашлял. С места не сдвинусь!
«Сначала ты держишь за горло, потом тебя», — подумала Анна, а вслух незаинтересованно спросила:
— Сколько он тебе должен?
— Сколько-сколько. Много, — уклончиво, чтобы не продешевить, ответил водитель.
Анна вынула из ушей бриллиантовые серьги:
— Возьми — это залог. Николай потом разочтется.
— Разочтется, конечно, он только водку жрать горазд, — недовольно проворчал тот, но брюлики спрятал. — Куда поедем-то?
— Гони по всем оптовым рынкам.
