полицейских. От них можно сбегать, на них можно устраивать засады, как это было в прошлом, но их постоянное присутствие означало бы, что весеннего сева не будет и что пастбищ для буйволов тоже не будет. Стада и урожай – вещи уязвимые, не в пример самим мадан. А если солдаты останутся здесь подольше, под угрозой окажется сам образ жизни мадан.
Дакхил спорил порядка ради, но наконец он согласился с остальными. Он был все еще несколько враждебно настроен, когда вернулся к нам, но, услышав, как мы преследовали пятерых хаббания от Султанабада до Йезда, сменил враждебность на дружелюбие. Он попросил нас еще раз рассказать о засаде возле Таббаса и о том, как мы превратили ловушку в преимущество. И он сказал, что поддержит нас и расскажет нам все, что нужно.
Суаяд знали о своих врагах поразительно много. Что-то они узнали от лазутчиков, что-то – в набегах, а кое-что доставили сабеи, которых бедуины не переносят. Но самая лучшая информация шла от тех мадан, которые работали в Абадане.
Каждый год несколько сотен мадан уходили за реку в Абадан и Хоррамшахр. Эти рабочие редко оставались там дольше, чем на несколько месяцев. Они работали, пока не набирали достаточно денег на покупку буйвола или выкуп за невесту, а потом возвращались к себе в деревню. Понятно, что они следили за передвижениями своих врагов, и все, что они узнавали, обсуждалось позднее на совете племени. Теперь нам рассказали, что же они узнали.
Группа арабов-хаббания посещала остров Абадан по крайней мере пять или шесть раз в год, что давало представление о количестве переправленного героина. Оказавшись на острове, бедуины не спешили со своим делом. Иной раз они проводили пять дней, а то и неделю в бездействии, явно для того, чтобы избежать подозрений.
Передавали свой груз они всегда поздно ночью. Тогда хаббания прокрадывались к причалам, как банда убийц и грабителей в поисках жертвы. Мадан клялись, что каждый бедуин может двигаться, как тень среди теней, и что понадобилось четыре попытки, чтобы выследить их.
Но цель их поездок все же была обнаружена. Это был Джетти-29В, малоиспользуемый причал севернее главных доков. Там, в брошеной сторожевой будке, хаббания ждали. Спустя некоторое время к ним присоединялся высокий рыжий американец.
Все дело занимало менее получаса. Затем хаббания уходили – уже без сумок.
– И что хаббания делают потом? – спросил Дэйн.
– Они покидают Абадан, – сказал Дакхил. – Они садятся на утренний катер до Хоррамшахра, а потом на поезд до Ахваза. Дальше Ахваза мы никогда за ними не следили.
– А что насчет американца? Куда он идет после того, как дело сделано?
– Мы никогда им не занимались. Наше дело – хаббания.
– Вы узнали его имя?
– Да. Его зовут Смит.
Дэйн задал еще несколько вопросов, но не узнал ничего стоящего. Затем мы спросили, не пойдет ли с нами в Абадан несколько суаяд, чтобы опознать американца. Мы предложили хорошую цену, и нашлось двое желающих. Оба видели этого американца.
Теперь нас было шестеро, и мы наняли собственную лодку шейха, потому что в меньшей мы все не поместились бы. Мы отплыли за час до заката, потому что мадан предпочитают проникать в Иран ночью.
Глава 24
Наше путешествие в Абадан началось в мертвой и зловещей тишине. За нашей спиной садилось огромное раздутое солнце – уродливый ком огня, который, казалось, вот-вот зашипит, погружаясь в воду. Это солнце было недобрым знаком, не обрадовал меня и плотный туман, поднявшийся в сумерках. Испарения недвижно лежали на поверхности воды, подобно длинным и плотным белым лентам; они сплетались, словно борющиеся змеи, либо напоминали закутанные в белые саваны человеческие фигуры, еще они походили на развалины древних строений, на скульптуры, на призраков, на демонов. Ни единое дуновение ветерка не нарушало это застывшее подобие реальности, и я поймал себя на том, что сдерживаю дыхание. Я, в общем-то, не суеверен; но ночью на болотах, тем более в тумане, любому может стать не по себе.
Мы пробирались сквозь туман три или четыре часа, а потом подул ветер и унес его. Я был рад вновь увидеть звезды, и, конечно, для Хитая это тоже было огромным облегчением.
В короткий предутренний час ветер усилился. Нашему перевозчику понадобилось немалое умение, чтобы удержать лодку на плаву. Мы находились посреди Шатт-эль-Араб, и мелкие, но злые волны постоянно заплескивали через борт, так что всем нам приходилось вычерпывать воду из лодки. У обитателей болот есть название для каждого ветра, и я узнал, что этот называется «арб'айин» – длящийся сорок дней северо-западный ветер. Возможно, он был куда опаснее, чем безмолвный туман, но все же я предпочитал ветер. Он освежал душу. Когда впереди показалось низкое абаданское побережье, я почти жалел, что мы уже приплыли.
Мы миновали освещенный волнорез, потом мигающий красный бакен, потом еще несколько бакенов, ровно горящих белым светом. Перевозчик налегал на весла, выгребая против течения, и наконец причалил к иранскому берегу в нескольких сотнях ярдов выше Абадана.
Мы вышли из лодки, врезавшейся в густые заросли тростника, и ступили на болотистую почву. Небо на востоке было светлым, как будто рассвет уже начался, и на его фоне я видел скелет радиомачты и множество высоких фабричных труб. Как только мы оказались на суше, Дэйн собрал нас, чтобы выдать нам инструкции.
Слушая его, я ощущал, как по телу пробегает горячая волна возбуждения. Близился конец нашей долгой погони, ибо здесь, в Абадане, связывались воедино все нити, протянутые с разных концов, и только здесь их можно было окончательно распутать. Никто не в силах предугадать развязку; последняя и самая опасная часть нашей работы ждала нас в спящем на рассвете городе.
Глава 25
К тому времени, как мы достигли Абадана, солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Улицы были запружены толпами рабочих, а огромные заводские трубы изрыгали дым и пламя. Дойдя до центра города, мы разделились, условившись встретиться у грузового причала после вечерней молитвы.
Я зашел в кофейню Хасана, расположенную поблизости от доков, и сел там почитать газету. Кофейня Хасана была излюбленным местом грузчиков и десятников. Здесь я мог встретить старых друзей и узнать свежайшие городские сплетни. Если ходит слушок о контрабанде героина, то я, несомненно, услышу его здесь.
Не прошло и часа, как я увидел Юсуфа Сувайита, араба из Бейрута. Он всегда был полон кипучей энергии, но особым умом не блистал. Сейчас он работал помощником начальника отдела грузоперевозок.
– Чудо из чудес! – воскликнул Юсуф. – Возвращение блудного сына!
– Юсуф, друг мой, я очень рад видеть тебя, – сказал я.
– А я более чем рад, – ответил Юсуф. – С тех пор, как ты исчез столь быстро и бесследно, наша жизнь стала скучной и тусклой. Знаешь, Ахмед, мы по-прежнему играем в ту дьявольскую игру, которой ты научил нас. Ну, в эту американскую, называется «покер». О Аллах, тебе всегда везло!
– Вы все так же тянете карты вслепую? – спросил я.
– Карты ложатся так, как велит Аллах, – набожно ответил Юсуф.
– Конечно, конечно. Но Аллах также повелел нам пользоваться тем скудным разумом, который Он отмерил нам... Но это все неважно. Как идут дела в Абадане?
Юсуф рассказал. Сначала он поведал о делишках иностранных нефтепромышленников, потом о продажности властей и коррумпированности полиции. Наконец речь зашла о преступлениях, о контрабанде жемчуга и махинациях с валютой и о том, что старое грузовое судно, плававшее под либерийским флагом, месяц назад разбилось на Палинурской отмели, и подстроено это было нарочно, чтобы получить страховку. Но о наркотиках Юсуф не упомянул ни словом, и я счел за лучшее не расспрашивать об этом.
Мы еще немного поговорили о взаимном прощении долгов, потом Юсуф попрощался и ушел. Я заказал еще чашку кофе, потом ланч, потом еще кофе. День тянулся медленно.
После полудня я встретил еще двоих приятелей. Первым был Абдул Кемаль Ихенди, высокий усатый
