реку, упорно выгребая к иракскому берегу, и уже находились в доброй сотне ярдов от нас. Вскоре их лодка исчезла в речном тумане.
Несомненно, этот побег был подготовлен заранее. Флагерти, должно быть, собирался уйти вместе с арабами и оставаться с ними, пока не найдет способа покинуть Ирак. Если бы обстоятельства благоприятствовали ему, его план сработал бы. Но чей-то удачный выстрел свел на нет его шансы. Я высказал это Дэйну, когда мы возвращались к грузовику, и Дэйн кивнул, но ничего не ответил. Казалось, его мысли витали в миллионе миль отсюда. Я полагал, что это обычный упадок сил после долгой и тяжелой погони, и не стал вырывать его из мира видений.
Мы вернулись к грузовику, и мадан официально опознал убитого. Это означало завершение самой трудной части расследования. Осталось только опросить всех друзей Флагерти, проверить записи «Чизпикской и Вирджинской Нефтяной Компании» и найти их истоки. Но это уже являлось не более чем стандартной полицейской процедурой. По-настоящему важная работа была завершена.
Вдали мы услышали вой сирен; абаданская полиция наконец-то поняла, что здесь что-то происходит. Хитай выглядел измотанным, но довольным. Я полагаю, он уже мысленно пересчитывал доллары. Интересно, сколько этих долларов когда-либо видел род душак? Мадан бормотал молитвы над телом Флагерти. Дэйн склонился, чтобы более внимательно осмотреть труп.
Неожиданно Дэйн выпрямился. Он посветил своим фонариком на крышу, потом на стенки кабины. Затем повернулся ко мне и спросил:
– Где вы были во время перестрелки?
– Там, – ответил я, указав на кусты около джипа.
– Спросите остальных, где были они.
Я спросил их, потом разъяснил Дэйну диспозицию. Оказывается, во время перестрелки мы залегли вокруг кабины грузовика неровным полукругом.
– Что вы хотите узнать? – спросил я. – Мы избрали неверную тактику?
– Нет, не в том дело, – ответил Дэйн. – Проблема в том, что никто из нас не мог застрелить Флагерти.
– Мы могли сделать это, сэр, и сделали, – сказал я. – Один из нас влепил пулю в лоб Флагерти.
Дэйн покачал головой.
– Но рана...
– Это выходное отверстие, – объяснил Дэйн. – Пуля вышла из его лба. Если посмотреть с другой стороны, то вы увидите входное отверстие у основания черепа. Флагерти застрелили сзади.
– Возможно, это был рикошет, – предположил я.
– В кабине нет отметины от рикошета. К тому же кожа вокруг входного отверстия обожжена. Кто-то приставил пистолет к голове Флагерти и нажал курок.
– Вы уверены? – спросил я.
– Да.
– Тогда это, должно быть, один из хаббания, – сказал я. – Их ненависть к чужестранцам хорошо известна. В последний момент они могли решить...
– Хаббания и застрелили его, – сказал Дэйн, – но не из ненависти к чужестранцам. Они вели дела с Флагерти в течение многих лет.
– Тогда это вообще не имеет смысла.
– Вы найдете смысл, если правильно распределите роли, – пояснил Дэйн. – Мы полагали, что Флагерти – важная шишка, что он контролирует всю операцию. Но что, если это не так? Предположим, он был только прикрытием?
– В таком случае, – произнес я, – кто-то заранее запланировал его устранение, если...
Я осекся, заметив слева какое-то резкое движение. Я быстро развернулся, одновременно пытаясь выхватить свой револьвер. Но было уже поздно. Один из иранских полицейских шагнул подальше от нас и вскинул свой пистолет-автомат. Мы обнаружили еще одного перебросчика героина; но момент для такого открытия был как нельзя более неподходящий.
Все мы на миг застыли от потрясения. Но больше всех был шокирован другой полицейский. Он смотрел на пистолет напарника, и в глазах его светилась боль от осознания того, что его предали. Неожиданно он прыгнул на своего бывшего товарища. В тот же миг наш мадан бросился вперед.
Но шансы были нулевыми. Полисмен, твердо стоявший на ногах, одним выстрелом срезал мадана и своего напарника-иранца. Потом он наставил пистолет на нас, и я был уверен, что настал наш смертный час.
Но он не решился выстрелить, потому что сирены выли уже слишком близко.
– Бросьте оружие, – сказал он. Мы повиновались. – Теперь идите к причалу. Не делайте резких движений, не вынуждайте меня стрелять.
Мы двинулись прочь от грузовика, прочь от приближающихся полицейских машин. Мы не пытались бежать: он слишком ловко обращался со своим пистолетом-автоматом и был слишком близко. Я ощущал во рту привкус смерти и был чересчур обескуражен, чтобы проклинать свое невезение.
Но кто мог предвидеть, что одним из заговорщиков будет иранский полицейский, к тому же говорящий по-английски? Ну ладно, это я должен был предвидеть такое, по крайней мере допускать такую возможность. И тем более должен был предвидеть это Дэйн. Он забыл старую истину, которая одинаково верна во всем мире: когда охотишься за преступниками, не забывай присматривать за полицией.
Потом я отбросил эти размышления и сосредоточился на важнейшем вопросе – как сохранить свою жизнь? Мы поспешно спускались по длинному волнорезу. Впереди нас вырастала темная туша нефтяного танкера. Далеко позади нас, слишком далеко, чтобы прийти на помощь, несколько полицейских автомобилей сгрудились вокруг грузовичка.
Мы подошли к сходне, перекинутой с танкера на волнорез. Здесь полицейский остановил нас и приказал подниматься на борт. Я последовал за остальными, пытаясь подсчитать свои шансы прыгнуть в воду. Но полицейский шел позади меня, подгоняя меня дулом пистолета.
Мы ступили на палубу.
– Идите сюда, – сказал какой-то человек. Он говорил по-английски, с американским акцентом. Мы двинулись к нему. Из темноты вынырнули еще два человека и втянули сходню на борт. Когда они это сделали, я почувствовал, что оборвана последняя ниточка, связывавшая меня с жизнью. Мы стояли молча – Дэйн, Хитай и я, полицейский позади нас и американец впереди.
– А теперь, – продолжил американец, – давайте спустимся вниз и поговорим.
Мы пошли. Но я уже знал, чем закончится этот разговор.
Глава 27
Американец шел впереди нас, иранец и двое матросов – позади; в таком порядке нас провели вниз по металлическому трапу и ввели в каюту – не большую, но и не маленькую. Нас обыскали, а потом приказали встать у стены, самой дальней от двери. Напротив нас встали четверо вооруженных мужчин, и мне ярко представилась картина расстрела; но нам была дарована краткая отсрочка.
Резко обернувшись к иранскому полисмену, американец гневно произнес:
– Вы в своем уме? Зачем вы притащили их сюда?
– Ради Аллаха, мистер Смит, – ответил полицейский, – это было самое разумное решение из всех возможных.
– Еще пара таких разумных решений, и я окажусь в Синг-Синге, – фыркнул мистер Смит. – Я плачу вам не за то, чтобы вы принимали разумные решения. Я плачу вам за то, чтобы вы исполняли приказы. Приказы – вы понимаете, о чем речь?
Вопрос казался риторическим, но мистер Смит – настоящий и окончательный мистер Смит – ждал ответа. Он выглядел как совершенно обыкновенный человек. Насколько я могу судить, ему было за пятьдесят, росту он был невысокого, слегка полноват, одет в легкий деловой костюм серого цвета, с темным галстуком. Я знал, что он был главарем преступной шайки; но он совершенно не соответствовал моим представлениям о подобной фигуре. Он не был учтив, не был жесток, не был ни холодно-смертоносен, ни свирепо-убийственен. В общем, он казался совершенно обычным, ничем не примечательным человеком и вел себя так, как мог бы вести себя обеспокоенный ходом дел бизнесмен. Но, возможно, это и было страшнее всего.
