выглядела подозрительно? Никто не смог бы связать его со мной.
– Но они могли связать его со мной, – возразил Фахад.
Смит вздохнул и потер лоб.
– Ну, что сделано, то сделано. Остается только маленькая проблема в лице трех исчезнувших типов и одного пропавшего копа. Что с этим делать?
– Пропавший коп, – ответил Фахад, – вынырнет в Ираке под чужим именем. Никаких трудностей.
– А эти трое?
Фахад улыбнулся.
– Я думаю, что они исчезнут навсегда. Некоторое время спустя власти уверятся, что они утонули в Шатт-эль-Араб, преследуя хаббания.
– Не очень-то правдоподобная версия, – сказал Смит.
– Да. Но власти сочтут, что это лучше, чем отсутствие какой бы то ни было версии.
Я видел, что Смиту стало неуютно, когда перед ним возникла жестокая необходимость убить нас. Он знал, что для всего случившегося прежде можно найти какие-то смягчающие обстоятельства. Но если мы будем убиты сейчас, по его приказу и на борту его корабля, ни один суд в мире не окажет ему ни малейшего снисхождения. Думать о тюремном заключении неприятно; но перспектива смертной казни ужасала. Было о чем поразмышлять!
Смит сел, ослабил узел своего галстука и зажег сигарету. Несколько раз затянувшись, он бросил ее и сказал Фахаду:
– Вы знаете, это нелегко.
– Это очень легко, – сердито произнес Фахад. – Во имя Аллаха, если вы не можете это сделать, то сделаю я!
Он вынул свой револьвер из кобуры. Дэйн сказал:
– Полиция, возможно, уже ищет нас по всему порту. Что, если они услышат выстрелы?
– Он прав, – кивнул Смит.
– Никто ничего не услышит! – прошипел Фахад.
– Не знаю, услышат или нет, – возразил Смит, – но надо соблюдать осторожность.
– Тогда позовите остальной свой экипаж, – предложил Фахад. – Позовите их сюда и прикажите им удавить этих троих.
Два моряка, стоявших рядом со Смитом, взглянули на Фахада с холодным презрением; очевидно, в Америке так дела не делались. Смит воспротивился:
– Не думаю, что ребята возьмутся за это. И вообще, кто вы такой, чтобы тут приказывать? Я все еще командую здесь, и в этом чертовом деле тоже. Дай вам волю, вы всех перестреляете. О господи, какая-то мелочь сработала не так, и вы поставили под угрозу всю операцию!
– Я сделал то, что было необходимо, – ответил Фахад. – По крайней мере я не струсил!
Смит ничего не сказал на это. Оба они пытались сдержать свою ярость. Фахад начал расхаживать взад-вперед по каюте. Смит сгорбился в кресле, сунув обе руки в карманы пиджака. Жест был довольно небрежный, но я знал, что его рука сжимает пистолет. У меня появилась слабая надежда.
Фахад посмотрел на Смита. Его лицо не выражало ничего, но я понимал, что он тоже знает о пистолете. Ровным голосом он произнес:
– Нам не о чем спорить, мистер Смит. Наш союз выгоден нам обоим. То, что сделано, уже не исправить. И мы оба знаем, что следует предпринять.
– Верно, – отозвался Смит.
– Зайдя так далеко, – продолжал Фахад, – мы не можем повернуть обратно. Это немыслимо. Посудите сами: если даже вы сможете прийти к какому-то соглашению с властями – а я не допускаю подобной мысли, – то как насчет вашего экипажа?
– Это их не касается.
– Касается, – настаивал Фахад. – Ваши матросы делят с нами риск и прибыли от героина – и делят ответственность. Ваши матросы никого не убивали; но они, также, как вы, соучастники убийства.
Фахад улыбнулся и выдержал эффектную паузу.
– Так что по закону они убийцы. Быть может, если сильно повезет, правительство даст вам меньший срок. А как быть с вашим экипажем? Могут ли они полагаться на широко известную «доброту», которую американское правительство проявляет по отношению к убийцам?
Смит обратил взгляд на двух моряков. Они молчали, как раньше. Но в их руках по-прежнему были пистолеты, и теперь они были направлены на Смита.
Казалось, молчание длится бесконечно. Затем Смит вынул руки из карманов – пустыми.
– О'кей, я с этим согласен, – сказал он.
– Я знал, что вы поймете, – усмехнулся Фахад. – Я полагаю, что теперь мы должны поспешить. Полиция наверняка обыщет каждый корабль во округе.
– Но куда мы их спрячем?
– Туда же, куда прячем героин.
Смит кивнул с отсутствующим видом. Он как-то разом постарел, лицо его стало серым и дряблым, словно у тяжелобольного человека. Теперь я действительно мог поверить, что он не сторонник убийств; я мог поверить, что все его существо восстает против необходимости убить нас. В других обстоятельствах я даже испытывал бы легкое сочувствие к мистеру Смиту. Но сейчас я ощущал только странную болезненную опустошенность, как будто мое все еще живое тело пыталось заранее почувствовать свою собственную смерть.
Под перекрестными взглядами Фахада и моряков мистер Смит извлек из кармана свой пистолет и указал им на нас.
– Мне жаль, парни, – сказал он, – но так уж сложилось. Я хочу, чтобы вы ушли тихонько и без всякого шума. Если вы начнете бузить, то у нас не будет выбора – нам придется стрелять.
Любой человек предпочтет хоть чуточку отсрочить свою смерть, пусть даже на несколько минут. Поэтому мы вышли в коридор вслед за Фахадом – тихо и без всякого шума.
Глава 28
Коридор заканчивался металлической лестницей. По ней мы спустились в недра корабля, потом прошли по другому коридору. Фахад остановил нас у овального люка в переборке, один из матросов взял гаечный ключ и один за другим отвернул двенадцать больших болтов, удерживавших крышку на месте. Нам приказали заходить внутрь.
Мы оказались в пустом прямоугольном помещении. Высоко над головами сквозь маленькое зарешеченное отверстие просачивались в нашу тюрьму первые проблески утреннего света. Мы услышали клацанье – это матрос снова завинчивал крышку люка, а потом наступила тишина.
Хитай наконец-то собрался с духом и теперь проклинал контрабандистов и самого себя – за то, что не сумел героически сражаться и погибнуть там, в каюте. Но он находил горькое удовлетворение в мыслях о предстоящей нам последней битве.
– Вот увидишь, Ахмед, – говорил он мне, – рано или поздно они должны будут забрать нас отсюда. Полагаю, это будет в открытом море, где они захотят избавиться от наших тел. Человек должен принимать смерть, которую посылает ему бог. Но клянусь тебе, Ахмед, что если я погибну, то один или два этих кровавых ублюдка умрут вместе со мной.
На этот раз я не находил хвастливые речи туркмена смешными. В них присутствовало даже некое странное величие, и в ту минуту я любил Хитая как брата. Я с радостью оставил бы его упиваться героическими мечтаниями; но очень скоро ему предстояло обнаружить истину, и я решил, что будет лучше, если я скажу ему сейчас.
– Хитай, – промолвил я, – пожалуйста, прости меня, я всем сердцем желал бы, чтобы все закончилось так, как ты говоришь. Но этого не будет.
– Будет! – воскликнул он. – Ахмед, они должны будут прийти за нами...
– К тому времени мы уже будем мертвы.
– Ты сошел с ума! – протестующе вскричал Хитай.
Я покачал головой.
– Это не грузовой корабль. Это танкер.
