помните, где находились, когда впервые заметили пропажу тела? Не спрятал ли его кто-нибудь из ваших друзей, желая подшутить над вами? А может, вы его сами куда-нибудь заткнули или отправили отдохнуть?
– Вообще-то оно не то чтобы пропало, – сказал Марвин. – По-настоящему – его украли.
– Так бы и говорили с самого начала, – обиделся Урдорф. – Теперь дело предстает в совершенно ином свете. Я всего лишь сыщик; никогда не выдавал себя за чтеца чужих мыслей.
– Очень жаль, – сказал Марвин.
– Мне тоже жаль, – сказал сыщик Урдорф. – Это я о вашем теле. Должно быть, для вас это был форменный удар.
– Да, так оно и было.
– Представляю, каково вам теперь.
– Спасибо, – поблагодарил Марвин.
Несколько минут посидели в дружелюбном молчании. Первым заговорил Марвин:
– Ну?
– Прошу прощения? – ответил сыщик.
– Я говорю «ну?»!
– А-а! Извините, первый раз я вас не расслышал.
– Это ничего.
– Спасибо.
– Ради бога, пожалуйста.
Вновь наступило молчание. Затем Марвин опять сказал: «Ну?», а Урдорф ответил: «Прошу прощения?».
– Я хочу, чтобы мне его вернули, – сказал Марвин.
– Кого?
– Мое тело.
– Что-что? Ах да, ваше тело. Гм, еще бы вы не хотели, – подхватил сыщик с понимающей улыбкой. – Но это, конечно, не так-то легко, правда?
– Откуда мне знать, – ответил Марвин.
– Да, знать вам, пожалуй, неоткуда, – согласился Урдорф. – Но смею вас уверить, это не так-то легко.
– Понимаю, – сказал Марвин.
– Я вот и надеялся, что вы поймете.
Произнеся эти слова, Урдорф погрузился в молчание. Молчание длилось приблизительно секунд двадцать пять плюс-минус секунда или две; к концу этого периода терпение у Марвина лопнуло, и он закричал:
– Черт вас возьми, намерены вы шевельнуть пальцем, чтобы вернуть мне тело, или же будете просиживать свою толстую задницу, не говоря ни единого путного слова?
– Конечно, я намерен вернуть вам тело, – сказал сыщик. – Или, во всяком случае, попытаться. И незачем меня оскорблять. Я, в конце концов, не машина с готовыми ответами на перфокартах. Я разумное существо, такое же, как и вы. У меня свои надежды и страхи. И свой метод ведения беседы. Вам он может казаться не очень действенным, но я нахожу его в высшей степени целесообразным.
– Это действительно так? – смягчился Марвин.
– Право же, так. – В кротком голосе сыщика не было и следа обиды.
Казалось, вот-вот наступит очередное молчание, поэтому Марвин сказал:
– Как, по-вашему, есть ли надежда, что я... что мы вернем мое тело?
– Есть, и большая, – ответил сыщик Урдорф. – Я, откровенно говоря, рискну зайти довольно далеко и заявить, что уверен в успехе. Моя уверенность базируется не на изучении вашего конкретного случая, о котором мне известно очень немногое, а на простейших статистических выкладках.
– А выкладки свидетельствуют в нашу пользу? – осведомился Марвин.
– Вне всякого сомнения! Судите сами: я квалифицированный сыщик, владею всеми новейшими методами, мне присвоен высший индекс оперативности – АА-А. И все же, несмотря на это, за пять лет полицейской службы я еще ни разу не раскрыл преступления.
– Ни единого?
– Ни единого, – решительно подтвердил Урдорф. – Любопытно, не правда ли?
– Да, наверное, – сказал Марвин. – Но ведь это значит...
– Это значит, – перебил его сыщик, – что полоса неудач, самая редкостная из всех мне известных, по статистическому ожиданию должна вот-вот закончиться.
Марвин смешался, а это ощущение непривычно для марсианского тела. Он спросил:
– А что, если полоса все же не закончится?
– Не будьте суеверным, – ответил сыщик. – Теория вероятностей на нашей стороне; в этом вы убедитесь даже при самом поверхностном анализе создавшегося положения. Я завалил сто пятьдесят семь дел подряд. Ваше сто пятьдесят восьмое. На что бы вы поставили, если бы были заядлым спорщиком?
– На то, что и дальше будет так продолжаться, – сказал Марвин.
– Я тоже, – признался сыщик с виноватой улыбкой. – Но тогда, заключая пари, мы исходили бы из эмоций, а не из разумного расчета. – Урдорф мечтательно поднял глаза к потолку. – Сто пятьдесят восемь неудач! Фантастическая цифра! Такая полоса неминуемо должна закончиться! Скорее всего я теперь могу сидеть у себя в кабинете сложа руки, а преступник сам найдет ко мне дорогу.
– Да, сэр, – вежливо согласился Марвин. – Но вы, надеюсь, не станете пробовать именно такой метод.
– Да нет, – сказал Урдорф. – Его я испробовал в деле номер сто пятьдесят шесть. Нет, ваше дело я буду расследовать активно. Тем более что здесь налицо преступление сексуальное, а такие вещи меня особенно интересуют.
– Извините? – пролепетал Марвин.
– Вам совершенно не в чем извиняться, – заверил его сыщик. – Не следует испытывать чувство неловкости или вины только оттого, что вы стали жертвой сексуального преступления, пусть даже народная мудрость многих цивилизаций гласит, будто в таких случаях на жертву ложится позорное пятно, исходя из презумпции ее сознательного или подсознательного соучастия.
– Нет-нет, я не извинялся, – сказал Марвин. – Я просто...
– Вполне понимаю, – прервал его сыщик. – Но не стыдитесь, расскажите мне самые чудовищные, омерзительные подробности. Считайте меня безликой официальной инстанцией, а не разумным существом с половыми признаками, страхами, желаниями, вывихами, поползновениями...
– Я все пытаюсь вам втолковать, – сказал Марвин, – что сексуальное преступление здесь ни при чем.
– Все так говорят, – задумчиво произнес сыщик. – Поразительно, до чего неохотно приемлет неприемлемое человеческий разум.
– Вот что, – сказал Марвин, – если бы вы дали себе труд ознакомиться с фактами, то заметили бы, что речь идет о наглом мошенничестве. Мотивы преступления – деньги и самоувековечение.
– Это-то я знаю, – ответил сыщик. – И если бы не процессы сублимации, так бы мы и считали.
– Какими же еще мотивами мог руководствоваться преступник?
– Самыми очевидными, – сказал Урдорф. – Классический синдром. Видите ли, этот малый действовал под влиянием особого импульса, который принято обозначать особым термином. Преступление совершено в тяжелом состоянии давнего проективного нарциссова комплекса.
– Не понимаю, – пробормотал Марвин.
– С таким явлением малоосведомленные люди, как правило, не сталкиваются, – утешил его сыщик.
– А что это значит?
– Я не могу углубляться в дебри этиологии. А если вкратце, то синдром вызывает смещение себялюбия. Попросту говоря, больной влюбляется в другого, но не как в другого. Скорее он влюбляется в другого, как в самого себя.
– Ладно, – смирился Марвин. – Поможет это нам найти того, кто украл у меня тело?
