– Вот мы и одни, – сказал Лумис, запирая дверь. Он оглядел Кромптона с головы до ног. Похоже, результат осмотра его не очень обрадовал. – Надеюсь, ваше путешествие было приятным, Элистер? Надолго к нам?
– Это зависит… – начал Кромптон.
– Давайте пройдем в гостиную и поболтаем.
Гостиная Лумиса потрясла Кромптона до глубины души. Он чуть не упал, когда ступни его утонули в глубоком ворсе восточного ковра. Комната освещалась золотистым неярким светом, по стенам непрерывной чередой бежали извилистые легкие тени, то сближаясь и сливаясь друг с другом, то принимая очертания животных или жутковатых чудовищ из детских кошмаров, а затем медленно исчезали в мозаике потолка. Кромптон и раньше слышал о теневых песнях, но видел их впервые.
Лумис пояснил:
– Исполняется довольно миленькая пьеска под названием «Спуск в Ксанаду». Нравится?
Кромптон пожал плечами.
– Это, должно быть, дорогое удовольствие.
Лумис тоже пожал плечами.
– Представления не имею. Это подарок. Присаживайтесь, пожалуйста.
Кромптон опустился в глубокое кресло, которое сразу же обволокло его тело и стало мягко массировать ему спину.
– Хотите выпить? – спросил Лумис.
– Деполимеризованную сарсапарель, если можно, – сказал Кромптон.
Лумис отправился за напитком. Кромптон слышал мелодию, которая будто сама рождалась у него в голове. Мелодия была медленная, и чувственная, и невыносимо горькая, и Кромптону казалось, что он слышал ее раньше, в другом месте, в другом времени.
– Она называется «Свобода без конца», – сказал вернувшийся Лумис. – Прямая аудиопередача. Симпатичная вещица, верно?
Кромптон понимал, что Лумис старался произвести на него впечатление. И надо отдать ему должное – это ему удалось. Пока Лумис разливал напиток, Кромптон разглядывал комнату: скульптуры, занавеси, мебель, безделушки; его чиновничьи мозги быстро подсчитали стоимость – вещи в этой комнате обошлись в кругленькую сумму.
Он глотнул из бокала. Это был эйянский коктейль; по телу Кромптона разлилось ощущение уюта.
– Очень неплох, – неохотно похвалил он.
Он никак не ожидал увидеть Лумиса таким уверенным в себе, таким, как говорится в кроссвордах, sangfroid.[15] Это встревожило его. Достаток Лумиса, его спокойствие и умение владеть собой вызывали беспокойную мысль о том, что Лумис не такая уж ущербная личность, как он считал. А тогда что остается Кромптону? Место маленького или среднего человечка на стволе другой доминирующей личности? Нет, такого просто не может быть. Пройти через все эти сложности и добиться того, что им будет командовать это ничтожество, этот сластолюбец? Нет!
– Я приехал сюда, – сказал Кромптон, – чтобы осуществить реинтеграцию, что, как вам наверняка известно, является нашей законной моральной прерогативой.
– Приехали, чтобы снова заключить меня в ваше тело, да, Элистер? – весело спросил Лумис.
– Наша цель состоит в том, – продолжал Кромптон, – чтобы в результате слияния в единое, новое существо память каждого из нас в равной степени влилась в него, так что равенство в правах будет соблюдено.
– Так вот как это будет, – сказал Лумис. – Но я лично сильно сомневаюсь, что это необходимо. Зачем мне рисковать? Я и так безмерно счастлив.
– Счастье немыслимо для такой неадекватной и усеченной личности, как ваша, – возразил Кромптон.
– Да, между нами, мальчиками, говоря, я понимаю, что вы имеете в виду. Жизнь, посвященная только удовольствиям, без стремления к высшим ценностям, это жизнь собачья. Желания блекнут, Элистер, а я все продолжаю изо дня в день устало повторять одно и то же. Нет, наслаждение – дело нешуточное, наслаждение разрушительно.
– Ну так…
– Но в городе только в наслаждение и играют. Я ведь главным образом массовик-затейник, Эл, и уж никак не мыслитель. Конечно, удовольствия не всегда приятны, но кому мне жаловаться на это? Такова жизнь, не так ли? Человек должен выполнять свою работу, даже если его работа – сплошные развлечения, в которых он давно разочаровался. Вот что значит для меня быть человеком.
– Не думаю, что ваше определение выдержит более или менее глубокое испытание, – возразил Кромптон.
– Именно поэтому я и не собираюсь подвергать его испытанию, – сказал Лумис. – Мой девиз: будь смел, следуй своим побуждениям и игнорируй очевидное!
– И вы всегда живете согласно своему девизу? – спросил Кромптон.
– Пожалуй, да. Я всегда знал, что я не такой, как другие. Но в детстве меня это не волновало. В школе я пользовался большой популярностью. Естественно, не за мои познания, во всяком случае, не за те знания, которые там преподавали. Я многое познал на собственном опыте. Какие сокровища чувственности я открывал для себя в те дни! Раннее отрочество – прекрасное время. Но вы знаете, как это бывает у детей – одно дурачество, ничего серьезного. Серьезное у меня началось с мисс Тристаной де Куна, учительницей истории. Это была высокая дама лет двадцати с хвостиком. Под ее бесформенным школьным балахоном скрывалось тело нимфы. В сексе она была неутомима. А после нее была Гловис, потом Дженнифер…
– И как же долго продолжалось ваше обучение в школе?
– Я бросил ее в шестнадцать лет. Вернее, мне предложили уйти. Меня обвинили в совращении малолетних (хотя я и сам был малолеткой!). Заявили, что я устраиваю жуткие оргии. Все это преувеличено, уверяю вас. Но так или иначе, школа никогда не была мне по душе. Я был молод, привлекателен, энергичен, полон энтузиазма и уже тогда знал, кем я хочу стать…
– И кем же?
– Я хотел стать спасателем на водах при клубе «Кантри». Я всегда обожал спасателей и завидовал им. Вот это работа так работа! Стоишь над толпой совершенно один, в трусах, сандалиях и белом тропическом шлеме. И, конечно же, с блестящим медным свистком на шее! При этом получаешь совершенно фантастический загар. А сама работа? Спасатель на водах – это полуголая фигура власти, а также символ летней чувственности. В семнадцать лет, после того как я поработал контролером в автобусе и официантом, я стал спасателем. И это было фантастикой!
– И что же случилось?
– Обычная вещь. Однажды несколько лет спустя прозвучала тревога. С кем-то что-то случилось за линией бакенов. Я вскочил в лодку и погреб. Тонула толстуха с Земли. Я попробовал затащить ее в лодку, но она запаниковала и опрокинула лодку. Я барахтался с нею в воде, пытаясь отбуксировать ее к перевернутой лодке, я умолял ее успокоиться и позволить мне доставить ее на берег. Но она совсем потеряла голову и в истерике сдавила мне шею железной петлей. Мне оставалось только одно: двинуть разок ей в челюсть, а потом уже тащить ее, как спутанного кита. Но не успел я осуществить свое намерение, – как
– Но правление клуба думало иначе?
– Они обвинили меня в том, что я не умею плавать! Представляете? Это меня-то, проработавшего спасателем целых два года!
– Но вам ничего не стоило доказать им свою компетентность!
– По правде говоря, мне не хотелось унижаться перед ними. Раз им взбрело такое в голову, хрен с ними. Я ушел от них.
– И куда же вы ушли?
– Я обдумывал ситуацию.
– И как долго вы думали?
