Верхний свет пригашен. Эрика держалась полумрака дверного проема.
Она спрашивала, когда украдкой заходила в кабинет:
— Можно, посижу…
Эрика дежурила, будучи старшим специалистом. Дежурили все в целях пожарной безопасности Управления. Так заведено было в «Дальстрое».
— Можно, — соглашался.
Так и повелось. Черкаю текст повести. Пиджак на спинке стула. В светлой рубашке. Не постригался полгода. В круге света настольной лампы только руки на рукописи. Лицо за кругом. Свет не слепит. Эрика вьет кудри и молчит. Она не мешала. Присутствием дополняла покой в душе. Страдания касались рукописи и событий, которые пробовал запечатлеть словом.
— Не получается… — отвечал на ее немой вопрос.
Какая «изюминка» тянула ко мне Эрику? Ведь не «писательство» же? Не выделялся. Пригласил на танец в столовой, когда отмечали 7 ноября.
— «Под дулом пистолета — не пойду», — отказалась.
Рослая молодая женщина. В темном вечернем платье. Каштановые волосы рассыпаны на плечи и грудь. Отказ не оскорбил. Рассмешил. Дурачились геологи остроумно и весело. Пьяных не было. Много вальсировали. Сторонился застолья, не терпел трепа выпивших мужиков о «бабах». Коллеги мои, все это себе позволяли.
Покинул столовую до окончания банкета. Ушел в Управление. Не пил. Сел за рукопись. Эрика сбежала с банкета от приставаний. Пришла в расстегнутой шубе в кабинет. Шапка песцовая в руках, золотистые локоны волос вольно рассыпаны на черный ворот шубы. Роса на лице. Море за рейдом открытое ото льда, влажный воздух. В морозец воздух снежинками осыпается.
Хмельная. Хмель не раздражал. Забавлял. Я ценил ее внимание к себе. Дорожил этим вниманием. Облачился в свою шубу. Вышли на воздух.
Морозно. В тундре тихо. Звезды высокие.
Проводил Эрику в общежитие, на край поселка.
Вернулся в Управление. К океану. Он живой. Океан. Дышит во льдах. Звериное это дыхание, как бы мощный гул подземный, до дрожи в мышцах ощущается.
Арктика
Пили все. И мужчины. И женщины «крепленые вина» и «ликеры». В меру, изо дня в день. О чем можно молоть языком столько времени? Втянуться в полярный стиль просто. «Прозу» с хмельной головой не «родишь». Безмерна цена, сделанному выбору. Брошена любовь. На карту поставлена жизнь. Осознал, с геофизикой придется прощаться. Тянуло работать в газету. Вольная жизнь журналистов «Огней Арктики», их широта знаний и возможность проникнуть «хоть на остров Врангеля». Поражали. Загадочной жизнью тянула газета.
В «Огнях Арктики» работал Илья Логинов. Известный русский поэт.
С первой минуты знакомства, принял как брата. Прочитал рассказ. Сходу подготовил для печати.
— Зрелая мужская судьба, — составил он «гороскоп». — Все в тебе есть. Со временем, напишутся и книги. Технарь…
— Необходимо гуманитарное образование. Занятие литературой — дело не благодарное. Геологию — придется кинуть…
— И всю жизнь, читать Пушкина. Изучать русскую классику.
Илья окончил Литературный институт.
— Газета — школа…
Считал он. И прав был…
Не слишком ли много потерь? Судьба вела, не спрашивая угодливо…
По-мужски, жалел Индигирку. Жалел глупую бабу, которая успела развод оформить.… Близко ни с кем не сошелся. В Арктике, мужская дружба так же ревнива, как и бабья. Видно это навскидку. Из институтов едут в Заполярье, группируясь. И редко, одиночкой. На Мысе Шмидта — «москвичи» и «питерские». «Сибиряк» — редкость. Нет «томичей» и «иркутян». Романтизма и в Нарыме, и в Забайкальской тайге хватает.
Сибиряк — «лесной человек». Пологость тундры его угнетает, грибы подберезовики выше «полярной березки». Не серьезно. Лес — он большой должен быть. Тогда душе хорошо, и грибам можно укрыться. От оленя, где грибу в тундре укрыться?! Питерцы и москвичи — «дети асфальта». Сибиряка им — не понять.
Рабочий люд в Заполярье — «донецкие». Сезонники. И ты, третий лишний без земляков.
После армии, я поступил на заочное отделение факультета разведочной геофизики Иркутского политехнического института. И учился на третьем курсе. Рабочей практикой овладел. Но теоретически слабо был подкован. Стремился учиться. Нравилась профессия. На Иньяли, под Северным сиянием, вся любовь к геофизике перегорела.
На Мысе Шмидта, жил другой человек. С пеплом прежней любви к профессии. В пепле дней прожитой жизни. По-прежнему лишь бескорыстный. Славка-техник выклянчил сохатиные торбаза. Купил их у охотников в Оймяконе, и дорого. Подарил. Славка «о таких торбазах мечтал». Мечты должны исполнятся…
Из тундры привез оленью поддевку. Чукчи исстари живут на реке Кувейте. Геофизики там работали. Частенько в стойбище наведывался. Изучал быт, записывал обычаи. В друзья попал случайно.
— Дрожжей нет. Выпивки нет… — жаловался старик Омрыят, угощая чаем и вареной олениной.
«Томатная паста» у пастухов в избытке. В Чаунской тундре геофизики обходились без дрожжей. Двухведерная стеклянная бутыль хорошо подходит для такой нужды. На пять кило пасты — десять сахару. Пару суток, в тёплом тракторе, и брага готова!
Бутыль в отряде имелась. Поставил бражку для старика Омрыята. Принес в стойбище десять литров в канистре. Омрыят выпил кружку.
— Какомей! — одобрил.
— Научи нас….
В праздник «Молодого олененка» в сентябре, Омрыят чаатом изловил молодого олешку из стада. Подарил. Мясо оленя, чукчи привезли в отряд. Из осенней шкуры жена старика Эттырультыне пошила новую оленью поддевку в подарок. И теперь, эта оленья поддевка грела и спасала от леденящей кровь, холодной комнаты.
Общагу возненавидел. Не желал «Божатко» в ней поселяться. Не писалось, не читалось. Хоть волком вой. В собачьих унтах ноги стынут. Ледяной «каток» от половой тряпки! Расшибёшься, ненароком.
«Божатко» упорно уводил в Управление на берег океана. Там, ночами всё и вершилось. Под вой пурги, в уютном, теплом кабинете. Тосковал продолжительные дни, не повстречав Эрику. Ровной вечерней зарей освещала душу любовь к Наталье.
Часто навещать вечерний кабинет, Эрика стеснялась. В рабочее время, однажды поднялся на второй этаж. Эрика стояла в коридоре. Изучала «Доску приказов». Не поставлена дежурить…
«Ждала?!»
— Случилось что?.. — быстро и тихо спросила.
— Нет, — жаром обдало уши. — Ромки не стало видно в уголке…
— В круглосуточном детском саду. Ремонт надо закончить. Смотреть за ним некогда…
Слышал легкое дыхание. Нежность горячила кровь.
Она видела, ценила. Пережила «крах семейной жизни». «Первую любовь» к мужчине.
Люди из Управления обедали в столовой «Военторга». Рядом. Стал замечать нервозность Эрики, когда она присматривалась к офицерской жёнке, что за буфетной стойкой работала. «Женщина военных городков» слушала стихи интимно. Читал ей. От доброго слова, «женка» тянулась и дышала порывисто. В
