— Так говорите, скоро здесь будут советские войска? — тихо спросил крестьянин.
— Уверен в этом. Очень, очень скоро. Все теперь ясно, бесповоротно. Полный крах терпят немцы, наша победа уже близка!
— Вид у вас… того, привести бы чуток в порядок. А то заметно сразу. Умойтесь там вон, в ручье, да волосы пригладьте. Я дам вам свой пиджак: хоть и неказист, а по здешним местам глаз не режет.
Они шли мелколесьем, поднимаясь на пригорок, а когда стали спускаться, увидели деревушку. Крестьянин, не произнося ни слова, направился к ней, но, как Ефим понял, намеревался выйти к своему дому огородами.
— Вот мой дом. Входите и умойтесь в сенях у рукомойника, а я соберу, чем накормить.
'Что делать? Не подвох ли здесь, вдруг он задумал меня выдать?'
Вошли в избу. Опасливо Ефим оглядел горницу. Крестьянин полез в комод, достал свежую рубашку с вышивкой, льняную.
— Вот здесь я вам полью, потом наденете ее. Хозяин тем временем налил в плошку молока, положил на стол кусок хлеба, сказал:
— Угощайтесь, у меня тоже негусто.
Ефим принялся за еду, хозяин присел напротив.
— Вот вы тут недоверчиво ко мне отнеслись. Я все понял, не глядите, что я простой крестьянин. А знаете, что сделали бы со мной немцы, если бы узнали, что я вас укрываю?
Васенин вскинул на него глаза, прекратил жевать.
— Сожгли бы всю деревню, а меня бы повесили на виду у всех.
Ефим встал, есть сразу расхотелось. Хозяин не пошевелился, смотрел на него исподлобья. Васенин шагнул взад-вперед и вдруг твердо остановился перед ним:
— Пока еще не жгут. А меня — уже. Вот стою перед вами босой… Сибиряк… Воюю, горю над вашей деревенькой… Нет, не желаю, чтоб землю нашу топтал фашистский сапог!..
— Ладно, — умиротворяюще ответил хозяин.
В это время в избу вошел молодой парень, празднично одетый. Спросил:
— Павел Иванович, позволь воды напиться?
— Заходи, пей, — взглянул на него хозяин, не выказывая ни удивления, ни волнения. Ефима же снова обожгла мысль: 'А черт его ведает, может, тянет время, а сам затевает половчее выдать?'
Парень, несомненно, хотел узнать, кто тут у соседа, кого и откуда привел к себе в дом. Он взглянул на гостя — поди уловил, что этот человек здесь чужой, незнакомый, странный, — и ушел.
Хозяин, однако, встал спокойно, снял с гвоздя в сенях старенький пиджачишко с обтрепанными рукавами и полами, протянул его Ефиму:
— Наденьте хоть это. Лучшего у меня нет. А все же так будет сподручней. И кепочку еще.
Летчик надел пиджак, взглянул на кисти рук, нелепо торчащие из коротких рукавов. Кепочка была вовсе детская и прикрывала только макушку. Посмотрел на себя в осколок зеркала, улыбнулся: вид был препотешный. 'Хорош, нечего сказать… Теперь уж тот еще ночник!.. Хоть с кистенем на большую дорогу'.
— Ничего, ничего, — догадался хозяин, — так вы подходяще выглядите для наших мест, не будете бросаться в глаза.
Еще потоптавшись немного, хозяин вдруг спросил Ефима:
— Так как же, сейчас пойдем или дождемся ночи?
— Куда пойдем?
— Как куда? Вы же просили проводить, указать путь.
Васенин снова пытливо поглядел хозяину в глаза.
— Оно к ночи спокойнее было б, никто не увидел бы нас.
Ефим, однако, сразу решился на другое:
— Вот что, хозяин, спасибо за хлеб, за приют, а пой-демте-ка сейчас. Я хотел бы поскорей выйти к своим. — А про себя: 'Этот парень появился в хате неспроста. Что как он уже на пути в комендатуру? А там к вечеру и полицаев жди. Нет уж, лучше в лес, в поле, только не здесь, как в мышеловке!'
— Ну, как вам спокойнее, пусть так и будет. А по мне бы лучше дождаться вечера, — сказал крестьянин и стал натягивать на себя пиджак, что давеча давал Ефиму на болоте.
— Идемте.
Они вышли за околицу, провожаемые взглядами молодежи, ребятишек. Впереди была низина, подальше виднелся извилистый ручей, а там, на другом берегу, начинался отлогий подъем, на котором росли редкие дубы, и было непонятно, что за ними: лес, поля, селение?
Когда не спеша подошли к мостику, ступили на него, крестьянин обратил внимание летчика на ребятишек, бегающих среди дубов на холме:
— Вон-а… поглядите на тех пацанов…
— Ну, вижу?
— Убегут сейчас, смотрите.
И в самом деле, мальчишки, будто погнавшись друг за другом, скрылись за дубами.
— Пойдемте, они предупредят кого надо.
— ?.. ('Предупредят, кого надо'?)
Шагая, Васенин думал: 'Кто это? Партизаны? Полицаи? Ладно, надо идти: ход сделан, обратно не повернешь!'
Между тем они вошли в дубраву, вскоре показались большие дома. Спутник сохранял равнодушное спокойствие. Они подошли к одному из домов.
В прихожей их встретила женщина, вытиравшая о фартук мокрые руки. Крестьянин сказал ей какие-то два слова, спросил о ком-то.
Она ушла, но вместо нее к ним вышел, мужчина, поздоровался, и они все трое направились в глубь леса. Новый спутник не говорил ни слова.
Вдруг на тропинке впереди словно вырос немецкий ефрейтор с автоматом на изготовку.
Как Ефим ни был начеку, как ни ожидал какого-то подвоха, все же похолодел от неожиданности. Но уже в следующий миг так шаркнул с тропы к деревьям, будто его отбросило взрывной волной.
Спутники его, однако, рассмеялись. Тот, новый, сказал Ефиму:
— Ничего. Это наш «немец». Пошли дальше. Считайте, что маскарад этот в шутку.
— Ну и шуточки! — взглянул на него Васенин.
— Да будет вам. Коли б оказались провокатором — не побежали бы, завидев немца…
Ефима все еще коробило от злости.
— А не подумали, если б я успел выстрелить в этого человека… в вашего «немца»?
— Не успели бы. Я следил за вашими руками. И бросьте дуться. Вы же нам не вполне доверяете — и у нас пока нет особых оснований доверять вам. Ферштейн?
Васенин хмуро глянул на говорившего. Надо было согласиться с его логикой. Тот положил ему руку на плечо:
— Ладно. Еще притремся.
Теперь вчетвером, «немец» тоже к ним присоединился, они шли еще долго, пока, наконец, пробравшись через чащобу, не вышли к холмистой поляне. Из-за холма тянул легкий дым. Они обошли холм сбоку и увидели вооруженных людей, расположившихся у костра. Одни полулежали, другие сидели, поджав под себя ноги на восточный манер. На приветствие подошедших отреагировали крайне скупо, продолжая тихий и неторопливый разговор. Ефим тоже прилег, стал было прислушиваться, но из отрывистых, как бы бросаемых в костер, слов уяснить ничего так и не смог.
Вдруг к нему вопрос:
— Так, значит, летчик. Горел. Выходит, прыгать пришлось?..
— Горел. Пришлось оставить самолет.
— А всех-то сколько было?
— Со мной пятеро.
— Все попрыгали?
— Я прыгал последним.
