матери. Мне грозит смерть, ведь хотят погубить то, что мне дороже всего на свете! И, собрав все силы, после многих лет молчания я крикнул в первый раз человеческим голосом: «Стой! Дора погибает!»
– Ох, спасибо тебе, благородная душа, спасибо! – промолвил Павел, обнимая брата.
Братья долго сидели на камне, крепко обнявшись. Сидели и молчали.
Но вдруг Ерко вскочил.
– Слышишь! – крикнул он. – В Самоборе запели вторые петухи. Пора! Идем спасать Дору!
10
Шел, вероятно, одиннадцатый час утра. Небо было мутное, вдоль Савы над кустарником курился реденький туман. Воздух был по-настоящему осенний, влажный и довольно прохладный. Перед хижиной у перевоза сидел беззубый старый Мийо. Чистя тупым ножом рыбу, он до того углубился в свое занятие, что даже не заметил, как его младший товарищ отчалил от противоположного берега. Вдруг внимание старика привлек лошадиный топот. Мийо поднял голову да так и застыл с разинутым ртом, держа в одной руке нож, а в другой рыбу. К хижине приближались два всадника в красных зубунах, в высоких желтых сапогах, в черных кабаницах, с опущенными забралами шлемов; особенно странными показались старику мечи, длиннющие, как вертелы. Проскакав мимо хижины, всадники свернули на сисакскую дорогу. Младший паромщик, Шимун, спокойно сунул весло за стреху и направился в хижину. Старик подмигнул ему одним глазом, словно спрашивая, что за люди.
– Гм, – хмыкнул Шимун, пожав плечами, – бог знает, что за люди. Должно быть, испанские ординарцы! Судя по крайней мере, по длинному вертелу. Но заплатили как положено.
– Заплатили? – удивился старик. – Чудно, ой как чудно! Заплатили за перевоз? Испанские разбойники никогда этого не делают!
– Поспешай, Мийо, поспешай! – бросил Шимо строго. – Занимайся рыбой! Ах да! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Брось-ка ты рыбу и ступай в Запрудже! Вот тебе динар, возьми кувшин и принеси сливовицы. Что-то свежо нынче! Холод до костей пробирает. Не правда ли, Мийо?
– Бррр! Да, да! – поддакнул старик и как-то очень смешно дернулся всем телом, думая не столько о холоде, сколько о ракии. Взял динар, прихватил кувшин, надел шляпу и направился прямо через кустарники в Запрудже.
– В час добрый! – прошептал Шимо, когда Мийо скрылся в ивняке. – Избавился от болвана, как волк от собаки! Ни к чему впутывать дурака в такое дело. Болтун, не знает, когда держать язык на привязи, а когда спустить. Он, конечно, вылакает по дороге половину да и свалится где-нибудь, как подстреленный заяц. Но где же Грга? Какого черта медлит! Странно. – И Шимо, поднеся к глазам ладонь, поглядел на другой берег. Потом уселся и, в свою очередь, принялся чистить рыбу, напевая сквозь зубы: «Хороша ты, птица дрозд!»
Вдруг издалека послышалось: кар! кар! а спустя минутку уже ближе: кар! кар!..
Шимо настороженно поднял голову.
– Что это? Грга сказал, что будет бить перепелом, а мне слышится ворона! Впрочем, это не со стороны Загреба, а оттуда. Вороны! Ха! Ха! Почуяли, знать, что будет падаль! Ха! Ха!
И снова все смолкло.
Вдруг раздался крик, на этот раз бил перепел: пуч-пурич!
– Ага! – Шимо вскочил. – Вот и моя перепелочка! Пора!
Он поспешил к берегу, отвязал небольшую лодку и поплыл вдоль Савы. Вскоре он вернулся с Гргой Чоколином.
– Что, ребята на месте? – спросил его цирюльник.
– Да.
– Поблизости никого нет?
– Никого, кроме нескольких ворон, вон там в чаще.
– Они свое дело знают, а нам они не помеха! А старый Мийо?
– О нем не беспокойтесь, мастер Грга! Ему я заморочил голову и отправил в другое село. Сливовица ему попутчица, дорога дальняя, овраги глубокие, а на песочке сладко спится. Ха, ха! Мийо будет носом ловить окуней, из-за него можете не волноваться!
– Bene! Все в порядке! Умная у тебя голова, Шимун!
– Как же! Не весь же я век на этой проклятой отмели бил баклуши!
– Знаю, кум Шимо, знаю! – хитро подтвердил цирюльник. – Вот и я так же. Разве мне не приходится каждый божий день стричь тыквы, которые в сто раз глупее меня? Жрать надо, черт подери! Никто не спрашивает, чем у тебя голова набита, а только – откуда родом, каков у тебя кошель. Плохо, очень плохо нынче живется умному человеку! Приходится продаваться и богу и черту, а что получаешь? Шиш!
– Верно вы заметили! – угрюмо буркнул Шимо. – Разве я не знаю, как жить хорошо, по-господски? Впрочем, старая песня! Из дому меня прогнали, потому, дескать, что я мот, разбойник, взашей прогнали. Скажи мне кто-нибудь, что господин Шимо будет перевозить на пароме всякую шушеру через Саву, что летом и зимой будет ютиться под соломенной крышей, я бы уж отблагодарил свою мать за то, что она родила меня на свет!
– Успокойся, Шимо, – сказал цирюльник, – ничего не поделаешь, некуда ведь податься! Сам знаешь, как тебя чуть было не повесили за священника, которого ты ограбил и убил на большой дороге. И если бы господар Степко с помощью золота не вызволил тебя из темницы, нюхал бы ты на обочине загребской дороги осенний ветер!
– Знаю, знаю, – ответил Шимо, – но и Грегорианец знал, зачем меня вызволяет! Меня повесить – значит бить по седлу, а об осле и позабыть. Но ежели бы стали пытать построже да показали бы инструменты, кто знает, не ляпнул ли бы я на дыбе, кто взаправду держал над попом отходную свечку! Только это и тревожило Грегорианца. Но довольно болтать! Вот так-то! Спрашиваю я лишь об одном, раз уж вступил в
