– Не мы начали эту чертову войну, а вы! За последние годы нам удалось загасить ее почти целиком, осталась десятая часть. Мы вынуждены продолжать войну, чтобы прикрывать собственные операции, у нас не хватает людей, чтобы влиять на каждое сражение, мы контролируем командные структуры. Но как только мы договоримся о мире, мы закончим и войну тоже. А после дернем за нужные нити и покончим со всеми войнами вообще. – Рэй еще раз глотнул кофе и скривился.
– Знаешь что, – сказал Минголла, – я вообще-то верю, старик, что ты не врешь. Правда, верю. Это-то меня и пугает. Вы думаете, что искренность все оправдывает. Любой каприз и любое зверство.
– Твоя беда не в нас. – Рэй притянул колени к груди и положил на них руки. – Она во мне. Посмотри на Дебору: она понимает, что мир пора менять. Понимает, что, какой бы крови это ни стоило, так дальше продолжаться не может. Но ты, – он наставил на Минголлу палец, – ты этого не видишь. Ты здесь не жил. Твою страну не терзали банковские монополии и корпорации с их маленькими гитлерами. Рано или поздно это непонимание разведет вас в разные стороны.
– А тебе только того и надо, ага?
Рэй улыбнулся.
– Я бы на твоем месте на это не рассчитывала, – сухо сказала Дебора.
– Я рассчитываю на твою преданность делу,
Минголла фыркнул.
– Ты думаешь, если мы с вами осторожничаем, значит, мы бесчестны? – спросил Рэй. – А тебе не приходило в голову, на какой риск приходится идти, доверяя людям, которые слишком сильны, чтобы их контролировать. Но ради революции мы согласны и на это. – Рэй прикурил сигарету и выпустил перышко голубоватого дыма, придав паузе значительность. – Та власть, которой мы обладаем... способна дать нам все, что угодно. Со временем возникнет новая и крепкая мораль. Привычные в этом мире ценности потеряют свою привлекательность, и единственной страстью станет труд. Поэтому наша революция чиста.
– А что произойдет с этой моралью, – спросила Дебора, – когда люди столкнутся с тем, с чем не в состоянии справиться?
– Ты о нас с тобой? – поинтересовался Рэй.
– Только о тебе... о том, что когда человек позволяет себе страсть к тому, чем он не может обладать, то это называется безответственностью. Или детством.
Рэй загасил сигарету о подошву сапога.
– Ты считаешь меня безответственным?
– Именно.
– Страсть здесь ни при чем, – сказал он. – Верь мне, Дебора, я говорю серьезно.
– С такими людьми вообще нельзя иметь дело, – сказал Минголла.
– Может, и нельзя, но, к сожалению, он прав, – возразила Дебора. – Нам придется иметь с ними дело.
– За каким чертом?
– За таким, – сказала она, – что гораздо разумнее участвовать в революции, чем делать вид, будто ее нет. Я всегда считала... ты знаешь.
– Но они же маньяки, они...
– А твой президент лучше? Хотим мы того или нет, нам придется разговаривать с кланами. Но для этого вовсе не обязательно иметь дело с Рэем. – Последнюю фразу Дебора произнесла холодно, после чего дотянулась до рюкзака Рэя и вытащила оттуда пистолет.
– У вас будут неприятности, – спокойно произнес Рэй.
Минголла забрал у нее оружие и небрежно направил его Рэю в пах.
– Неприятности у нас будут в любом случае.
Рэй не сводил глаз с пистолета.
– Расскажи-ка лучше о Панаме, – сказал Минголла.
– Дурак ты, – сказал Рэй. – Стреляй – промучаешься остаток жизни, они тебе это устроят.
Минголла коротко и безумно рассмеялся.
– Считай, что мне по фигу. – Он взвел курок. – Говори, Рэй, или я начну отстреливать от тебя куски.
– Что ты хочешь знать?
– На лодке ты пел, что в баррио Кларин есть какие-то армии. Дерутся, когда между кланами начинаются разборки. Давай-ка подробности.
Слова вырывались из Рэя суетливо, взгляд не отрывался от пистолета.
– Ну, армии, да... тысяча примерно, может, больше. У нас нет выбора, неужели не ясно. Мы не можем убивать друг друга, а страсти кипят. Надо же было что-то делать.
– Спокойно, – сказала Дебора. – Не торопись.
– Он выстрелит?
