Хор тупого хохота.
– Давай, как в кино, сержант? – Другой голос. – Поспрашивай его про бейсбол там или еще про чего.
– Ага! – Деревенщина. – Ну-ка, дружок, растолкуй-ка нам, кто там у чикагских «Медведей» центровым?
– А напарник твой тоже в маске? – Еще голос.
– Да чего вам надо-то? – Минголла попытался оттолкнуть автоматный ствол. – Дайте встать!
– Кореш евонный вроде как настоящий бобик, – сказал деревенщина. – Кончай его.
Автоматная очередь. Минголла замер.
– Гарридо?
– Ежели откликнется, – сказал деревенщина, – я делаю ноги.
– Ебаный псих! – заорал Минголла. – Мы же...
Автомат ударил его в грудь.
– Ты, парень, и сам пока что в дерьме. Отвечать будем?
Хотелось заорать и выскочить из гамака, но Минголла сдержался.
– На что?
– Кто центровым у «Медведей»?
Смешки.
– «Медведи» играют в футбол, – сказал Минголла.
– Лады, уговорил. Мериканцы про такое знают, – согласился деревенщина и опять засмеялся. – Только вот ведь закавыка, – на этот раз он говорил серьезно, – мериканцы у нас тоже не больно-то в почете.
Молчание, писк комаров.
– Кто вы? – спросил Минголла.
– Зови меня Кофе... Особое подразделение, при Первом Пехотном служили. Только потом – как бы это сказать – свет, короче, увидали, ну и свалили от вояк подальше. Имя-то у тебя есть, мужик?
– Минголла... Дэвид Минголла. – Он, кажется, понял, с кем имеет дело, и спросил, чтобы знать наверняка. – Что значит «свет увидали»?
– Свет благословенного «Изумруда», мужик. Садишься под лучи, которые через листья, впитываешь помаленьку, а в башке правда шевелится.
– Да ну? – Минголла толкнул его еще раз, но опять ничего не вышло.
– Думаешь, на психов напал, а? – поинтересовался Кофе. – Прям как мой бывший взводный. Тоже все прикидывал, псих или нет, пока я ему не растолковал: «Так точно, лейтенант, только я не просто псих, а псих во Христе». Ну, а после про царство рассказал, которое мы строить будем. Ни машин, ни выхлопа. Будет там тебе благолепие, Дэвид, – ежели, понятное дело, проверку пройдешь. Будешь охотиться с ножом и чуять по запаху тапира. А по птичьим крикам узнавать погоду.
– И что взводный? – рассеянно спросил Минголла, пытаясь хоть как-то зацепить сознание Кофе. – Он-то вас понял?
– Ну, ты ж знаешь, как оно с лейтенантами, Дэвид. Не тянут.
Противомоскитная сетка полетела назад, Минголлу выдернули из гамака, поставили на колени и стянули запястья веревкой. В невнятном свете фонаря он разглядел гамак Гарридо: черный кокон болтался теперь ниже, как будто смерть была тяжелее жизни. Минголлу рывком подняли на ноги и повернули лицом к тощему, как вешалка, типу с гнилыми зубами и раздутыми зрачками; всклокоченная борода болталась на груди слюнявчиком, темные космы свисали до плеч. Он поднес фонарь к подбородку, и Минголла разглядел ухмылку. Позади стояли его люди, такие же тощие и бородатые, но пониже ростом. Дырявые камуфляжные комбинезоны, автоматы старого образца.
– Рад знакомству, Дэвид, – сказал Кофе, опуская фонарик. – Как насчет ночного марш-броска?
– Может, щелкнуть ему парочку? – предложил кто-то.
– А что, дело. – Кофе залез в карман, затем поднес фонарь к ладони – там высветились две округлые капсулы из серебристой фольги. – Самми пробовал?
– Слушай, – начал Минголла, – у меня...
Кофе вогнал ему в живот кулак, и Минголла сложился пополам. Не упал он только потому, что кто-то держал конец веревки, обмотанной вокруг его запястий. Несколько секунд он вообще не мог дышать, а когда все же набрал в рот воздуха, Кофе схватил его за подбородок и потянул вверх.
– Урок первый, – сказал бородач. – Спрашивают – отвечаешь. Значит, так: самми пробовал?
– Нет.
– Тады держись... чистая радость и победа. – Он поднес к носу Минголлы первую ампулу. – Как щелкну, сразу вдыхай, понял? А не то будет тебе новый урок. – Он раздавил ампулу большим и указательным пальцами, Минголла вдохнул жгучий пар. – Теперь вторую, – весело сказал Кофе.
Мир стал резче и ближе. Высоко в кронах деревьев Минголла разглядел паукообразные фигуры обезьян, подсвеченные обрывками лунного света и обрамленные филигранью черной листвы, услышал сотни новых звуков, они сплетали обрывки тьмы в наглядную карту из шелестящих папоротников и скрипучих ветвей. Ветер стал прохладнее, каждое его дуновение словно облизывало тело, теребило волосы.
