— По древне? — переспросил Кнехт, помощник Марлиса.
— По древне.
Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях. Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй Пунической войне.
— Да, — сказал Марлис, поглаживая соленоид, — интересно все это. Не пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал переправлялся через Рону. Но, — он сморщил нос, — человечество никогда не увидит свое прошлое, м-да… О нем можно судить лишь косвенно по археологическим находкам, да по сохранившимся документам.
Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил:
— Вы серьезно, Марлис, в это верите?
Он пренебрежительно усмехнулся:
— Разве можно увидеть сейчас живого… ну скажем, Ганнибала, от которого, неизвестно, остался ли прах?
— Почему бы и нет, — ответил я. — При желании можно увидеть настоящего неподдельного питекантропа.
— Уж не машину ли времени ты изобрел?
В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил:
— Машина времени — это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не собирается. Увидеть прошлое можно другим способом.
— Интересно, каким же?
Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал:
— Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из настоящего в будущее. А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном направлении, то есть можно увидеть самого себя в годовалом возрасте, и бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала через Рону и если хотите, пещерных людей. Почему я вижу всех вас? Волны света разных длин и частот, отразившись от ваших тел, воспринимаются моими глазами. Энергия волн дает импульс в зрительный центр головного мозга и воспринимается моим сознанием, то есть я вижу ваше изображение. Видит вас также и вон та порхающая птичка. Гляньте в окошко. Не надо, улетела уже. Этот же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ. Настроившись на эти волны специальной аппаратурой, которую можно создать, — да, да, можно — и, сообщив себе колоссальную скорость, намного превышающую скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет, я тем самым буду обгонять ваше изображение, излучившееся когда- то в космос, и улавливать его своей аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая себе все большую и большую скорость, я буду видеть жизнь такой, какой она была хоть год, хоть тысячи лет назад. Правда, люди будут бестелесны и немы, но я буду их видеть.
— Фу, какая чушь! — поморщился Марлис.
Остальные улыбнулись: «Ну и загнул?»
— Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики, — вскричал я.
— Какая здесь физика, — вдруг строгим голосом сказал Марлис. — Каждый школьник знает, что скорость света — предел и никакое материальное тело, будь то ракета или простая молекула, не достигнут этой скорости, ибо в противном случае масса их станет бесконечной, что определенно невозможно. Сверхсветовых скоростей вообще нет в природе. Ты просто переутомился, нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку.
А сам прекрасно знает, что я не курю. Я понял, что спорить с этими неучами бесполезно и, отшвырнув в сторону амперметр, направился к выходу. Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот:
— Смотри-ка, распетушился.
Не успел я взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге застыла наша уборщица. Узенькие глазки ее на этот раз заметно расширились, нижняя губа, как в судороге, исказилась.
— Вы больны? — спросил я.
Она покачала головой и срывающимся голосом проговорила:
— Там, тама… в шестой мертвец.
— Какой еще мертвец? — удивился я.
— Живой, настоящий.
Подбежали сотрудники.
— Живой, говорите? — переспросил Марлис. — Значит, это не мертвец.
— Да мертвец же, о господи! Сама видела.
Мы бросились в шестую. Я был впереди и бесшумно распахнул двухстворчатую дверь. От увиденной картины все отпрянули назад.
По комнате медленно вышагивал скелет. На нем были блестящие коричневые штиблеты, а сбоку, у бедра, висела черная расческа. Двери были моментально прихлопнуты. Марлис вытер обмоткой соленоида мгновенно вспотевший лоб, оставив на нем несколько царапин.
— Черт те что!
— Ерунда какая-то, — пробурчал Кнехт.
— Действительно, вздор, — сказал начальник «второй» и повернулся к своему помощнику: — Зайдите-ка, узнайте, в чем дело.
— А почему именно я? Ведь не секрет, что у меня больное сердце. Вот вы, дорогой лаборант, молодой еще, зайдите и смело спросите: «Гражданин, что вы тут делаете?»
Лаборант побледнел и ткнул пальцем в меня. В это время дверь приоткрылась, и скелет высунул череп и спросил:
— Что вы тут как заговорщики шепчетесь? Возмутительно!
Молодой лаборант и помощник, громыхая по ненатертому паркету, бросились бежать.
— А ведь серьезные люди, научные работники к тому же, — сказал скелет и «цокнул» языком. Языка не было, но звук-то мы отлично слышали.
Я посмотрел на его штиблеты, хмыкнул про себя и глянул на остальных. Они гипсовыми изваяниями так и вперились в пустые глазницы черепа.
— Что с вами? — дрогнувшим голосом спросил скелет и весь вывалился наружу.
Порази меня гром, раздави меня бульдозером, но его был голос необщительного профессора! И штиблеты вот его. Конечно, он! В чудеса я не верю и поэтому спокойно спросил:
— Профессор, посмотрите на себя. Вы ничего странного не замечаете?
— Что вы имеете в виду?
— Ваш облик. Вы же скелет.
— Галлюцинации.
— У одного — возможно. Но не у всех же разом. Вероятно, ставя эксперимент, вы подверглись какому-то излучению и мягкие ткани организма, а также ваш костюм стали невидимы. Лучи повлияли также на ваш зрительный нерв, и вы видите себя нормальным человеком. Убежден, что притронувшись сейчас к вам, я нащупаю не кость, а тело.
И не дав Бейгеру опомниться, я положил ладонь на его плечо. Меня трудно ошарашить, но тут я был потрясен. Пальцы с небольшим усилием, как через студень, прошли сквозь мякоть мышц, сквозь сухожилия, я ощутил твердую ключицу, обхватил ее и непроизвольно сжал в кулак. Профессор чертыхнулся, я убрал руку и, не теряя самообладания, сказал:
— Вы и в самом деле скелет! В полном значении этого слова.
— Скелет, — подтвердил Марлис.
— Скелет, говорите? Возмутительно! Что-то я не предусмотрел.
Профессор засопел и пошел в глубь лаборатории. Я за ним. Услышав мои шаги, он обернулся:
— Прошу без посторонних, — и скрылся за эбонитовой перегородкой, из-под которой выглядывали его штиблеты с торчащими из них костями ног.
Тотчас послышалось монотонное, все усиливающееся гудение. Внезапно оно оборвалось, раздался сухой, как при электрическом разряде треск, и помещение наполнилось желтоватым плотным туманом. Во
