– Думаю, ты находилась в каком-то теплом месте, – насмешливо обронила Вирджиния. – Там, где можно найти такие большие изумруды. А если ты нечаянно забудешь про камин, ничего не случится. Я зайду к тебе, как только уложу девочек.
И она тихо затворила дверь.
Каролина уставилась на закрытую дверь. Вирджиния не так проста, как кажется. Она разгадала ее тайну. Да и что в этом удивительного? Ведь Каролина явилась в дом среди зимы загорелая, с дорогими изумрудами, подаренными ей высоким мужчиной, грациозным, как фехтовальщик, и тоже бронзовым от загара.
Каролина нахмурилась. Разумеется, Вирджиния ничего никому не скажет. Как и мать. Но они знают. Знают!
Не теряя времени, она поспешно накинула халат и вышла в холодный, едва освещенный коридор. Каролина не решилась взять с собой свечу, зная, что мать спит очень чутко, а зрение у нее острое. Выйдя в коридор, она сразу же заметит зажженную свечу, но вряд ли разглядит темную фигуру, крадущуюся на цыпочках.
Под одной из дверей мерцал свет. Видимо, это горела свеча у Рэя.
Петли были хорошо смазаны, и Каролина тихо проскользнула в «бронзовую комнату», названную так потому, что мать выбрала для нее занавески и покрывало цвета бронзы. Эту комнату, удобную, но не очень большую, Летиция обычно предоставляла менее почетным гостям.
Рэй лежал на большой кровати орехового дерева. Он собирался потушить свечу, но при появлении Каролины поднял глаза и, узнав ее, улыбнулся.
– Я уже потерял надежду дождаться тебя.
– Ко мне зашли сестры, и я никак не могла от них отделаться, – стуча зубами, объяснила Каролина.
– Может, разжечь камин пожарче?
– Нет, нет, лежи. Сейчас я присоединюсь к тебе.
Рэй отвернул одеяло, и она легла рядом
– Тебе не стоило бегать босиком по этим холодным коридорам, – укоризненно заметил он, растирая ее ноги своими теплыми руками.
– Я взяла с собой лишь атласные туфли, – с сожалением заметила она. – А стук их каблуков по деревянным, не застланным дорожками коридорам поднимет и мертвых.
– Ну, это, пожалуй, нам ни к чему, – улыбнулся Рэй. Успокоенная Каролина прильнула к нему, ощущая, как начинает согреваться от его ласк.
– Вирджи хотелось поговорить, – объяснила она. – Прибежали и две маленькие сестрички. А еще надо было поворошить угли в камине… – Она села в постели.
– В чем дело? – спросил он.
– Ни в чем. Угли поворошит Вирджи. Ведь она прозрачно намекала на то, что я проведу ночь в объятиях своего возлюбленного. – Каролина помолчала. – а о чем вы говорили внизу, когда я ушла? – спросила она.
– Твоя мать убеждала меня купить земли на берегу Йорка и обосноваться в этих местах. Она считает, что ты слишком уж пристрастилась к странствиям.
– О чем это ты? – изумилась Каролина.
– Твоя мать весьма проницательна, – усмехнулся Рэй. – Боюсь, ожерелье навело ее на кое-какие догадки.
Каролина, вздохнув, еще теснее прильнула к нему. Рэй просил ее не надевать ожерелья, опасаясь, как бы оно не вызвало нежелательных подозрений, но Каролина поступила по-своему.
– Но ведь мать ни в чем не обвиняла тебя?
– Нет, но, полагаю, она попыталась дать мне понять, чтобы я больше не брал тебя в плавания.
– А что сказал Филдинг?
– Почти ничего. Он только сидел и пил, наблюдая за нами.
– Уж он-то наверняка не предлагал тебе обосноваться в здешних местах?
– Это имеет для тебя какое-то значение?
– Нет, пожалуй, нет. Наверное, не следует ожидать от Филдинга отцовских чувств, но ведь они могли хотя бы стать нашими друзьями.
Он покрепче прижал к себе Каролину.
– Ну что, согрелась?
– Да. – Ей было хорошо и уютно в его объятиях, только немного хотелось спать, однако она преодолела дремоту, ибо жизнь так и бурлила в ней. Завтра… завтра они во всем разберутся. Пока же лучше забыть, что им не следовало встречаться сегодня. Ведь все придут в смятение, если Каролину обнаружат в этой комнате, в его постели. Однако сейчас они забудут в своем убежище об окружающем мире и отдадутся страсти и мечтам.
Руки Рэя согревали ее, а губы нежно целовали. Когда Каролина еще теснее прижалась к нему, душа ее запела песнь любви. Она надеялась, что Рэй так же пылко ответит на ее чувства.
Угли в камине постепенно остывали, но пламя, бушевавшее в груди каждого из них, пожирало и
