поднималась пыль над тропинкой.
Передо мной бодренько вышагивал Пантелеус. На плече неизменный внимательный кот, очень похожий на старое чучело.
Шли долго, без еды, без привалов. Очень хотелось пить. Уже подкрадывался вечер, когда вдруг явственно потянуло дымом. И чадом горелого мяса. И ещё чем-то знакомым, сразу насторожившим меня. Чей это запах?
Мы вышли на большую, отвоёванную у джунглей поляну. Длинный, в полукруг, ряд хижин, на земле кольцо закопчённых камней: очаг. Безлюдно. Единственный вышел к нам человек. Мало нам бед на сегодняшний день! В тоскливом предчувствии сжалось сердце. Почти и не человек. Могучий волосатый торс на коротких кривых ногах. Чудовищные узлы мышц на руках и на икрах. Приплюснутый нос. Слепленные в один толстый вал массивные надбровные дуги. Маленькие острые глазки. Самое отвратительное – то, что на дикой горилловой роже чёрной щетиной топорщатся тщательно подбритые, почти щёгольские усики и бородка.
– Свежее мясо, Хосэ, – сказал сверху, с лошади, Джованьолли.
– Сюда все! – натужно кашлянув, прохрипела горилла.
Наше нестройное стадо переместилось, повинуясь его вытянутой руке. Охранники, не больше десятка, быстро сняли с нас верёвки.
– Этого посмотри, – вытянул Джо свои перстни в сторону одного из матросов.
Рядом со мной шевельнулся Пантелеус.
– Острый глаз, – прошептал он. – Да, парень плох. У него Чёрный Джек, лихорадка. Еле стоит.
Действительно, когда Хосэ выволок матроса из строя, тот едва не упал. Его била заметная дрожь. А меня вдруг укусила догадка – чем же это
– Собаки! – сказал я самому себе.
– Да, – полушёпотом откликнулся Пантелеус. – И совсем близко. Но почему молчат?
Один из охранников тем временем бросил в очаг сухих веток и толстый смолистый сук. Затрещал и взметнулся огонь. Кто-то с грохотом опустил на колодезный круг очага железную, из толстых прутьев решётку.
“Букан-то им зачем?” – мимолётно подумал я.
А Хосэ тем временем принёс огромный и ржавый, но с блестящей, наточенной кромкой тесак, подошёл к шатающемуся матросу и одним ленивым движением снёс ему голову. Команда моя вздрогнула и замерла. Замер и я. Вдруг кто-то рванулся вперёд, качнулись за ним остальные, послышался рядом злобный, отчаянный хрип. А я вдруг почувствовал, что не такой глупец этот Джо, чтобы подобного не предвидеть. Он этого-то и ждёт. Тут всё подстроено!! И кровь матросов моих сейчас хлынет на эту поляну.
– О-о-ойс! – закричал я что было силы.
И команду остановил.
– Назад! – гавкнул, обливаясь выскочившим в миг горячим и липким потом. – Боцман, строй!
Что-то несомненно поняв, Бариль, Стоун, Готлиб, Каталука, тычками и яростным шёпотом, в несколько секунд поставили на поляне две ровные шеренги. Таиться не было смысла. Я вышел вперёд, в сторону лошади, опустился на колено, осторожно, делая вид, что не совсем здоров, старательно и незаметно укладывая внутри штанины по ноге Крысу, встал на второе. “Вот за это – молодцы”, – подумал облегчённо, услыхав, как за спиной все также опускаются на колени. – “Просто, братцы, вы ещё не почувствовали, в какое место попали. Тут будет отчаянно…”
– Это интересно, – подал лошадь ко мне Джо. – Ты что же, у них капитан?
– Точно так, мистер Джованьолли. Я – их капитан.
– Зачем остановил? Вас же почти семь десятков. Моих людей – десять.
– В моей жизни есть правила, синьор Джованьолли. Обязательные.
– Ещё раз интересно. И какие же?
– Главное: власть сильнейшего должна быть непререкаема. Потом следующее: имущество должно быть сохранено и умножено. Я только что не допустил, чтобы вы потеряли двести сорок пиастров. Хотя это и не моё имущество. Теперь.
– А как бы я их потерял?
– Ваши десять охранников держат мушкеты. Если они заряжены картечью, то залп положил бы ровно половину из нас. Затем. Моё обоняние чувствует близкий запах собак. И если они не лают, то это безупречно тренированные собаки. Они остановили бы уцелевших. Потом тесаки вашей охраны – против усталых, с голыми руками, матросов. Денег жалко. Ведь это только на первый взгляд двести сорок пиастров. Если за две недели труда мы не заработали бы для вас в десять раз больше – зачем тогда было нас покупать?
– Хосэ! – повернулся к горилле Джо. – А я тебя уже пять лет не могу научить рассуждать подобным образом!
Хосе подобострастно кивнул, подобрался к лежащему телу и, несильно взмахивая тесаком, отсёк у него руки и ноги до колен. Потом стал бросать их на раскалённый букан. Меня затошнило.
– А что ты сказал про власть сильнейшего?
– Она должна быть непререкаема, – продавив вниз ком горькой слюны, повторил я.
– Хорошо. И если я прикажу тебе отдать Хосэ кого-то ещё из твоей команды?
(Держись, держись Томас. Только так ты сможешь спасти остальных.)
– Я отдам Хосэ ещё кого-то.
