— Да! — продолжила она разговор с собой. — Я ведь, кажется, весьма способная девочка. Стану делать успехи — и патер будет доволен.
И, уже выбравшись из рыжей купели и растираясь докрасна жестковатым, груботканным куском купельного полотна, с горечью в голосе добавила:
— Ну почему ты оказался такой свиньёй, милый, милый Цынногвер!
Бодрая, свежая, полная задора и жизни, прибежала она в монастырскую столовую-кухню. Мальчишка уже загрузил стол приборами. Сидел, ждал. Увидев Адонию, он торопливо выбрался из-за стола и поклонился. И так же привстал из-за своего стола и поклонился девочке какой-то незнакомый пожилой человек в смешном, с кружевами на рукавах, одеянии.
— Что-нибудь уже принесли? — с румянцем во всё лицо, с озорным блеском в синих глазах проговорила-пропела Адония, панибратски хлопая по плечу, приглашая обходиться без церемоний, смутившегося мальчишку.
— Только зелень и хлеб, — ответил тот, принуждённо улыбаясь и устраиваясь на скамье. — Повар ничего и не предлагал, ждал вашего… — маленькая неловкая пауза, — Ваше величество… распоряжения.
— Значит, так, — подняла Адония лицо к подошедшему повару. — Специально ничего готовить не надо. Дайте чего — нибудь, что с утра приготовили. Да, и ещё приготовьте миску с едой для моей кошки, на целый день, я буду, кажется, до вечера занята, и ещё пива.
Поклонившись, высветлив лицо доброй улыбкой, повар вернулся к плите.
— Мастер Глюзий говорил, — понизив голос, доверительно сообщил Адонии её сотрапезник, — что фехтовальщик не должен пить пива. Оно, конечно, вкусно, но оно и коварно. От него делается большим живот и появляется неуклюжесть в движениях.
Адония, отправив сосредоточенный взгляд в его лицо, в следующий миг повернулась в сторону плиты и громко произнесла:
— Пива — не надо!
Завершив завтрак, Адония промокнула рот салфеткой: «Кажется, из того же полотна, что и моё полотенце!» Спросила:
— Кто, кроме Глюзия, имеется здесь из приличных фехтовальщиков? Я бы хотела заниматься, не пропуская ни одного дня.
Вдруг в её поле зрения, сбоку, объявился тот самый, в смешном одеянии господин, который глубоко поклонился и произнёс с отчётливо неанглийскими интонациями:
— Позвольте просить прощений за безпокойственность и иметь удовольствие представляться, Ваше великанство!
Адония в растерянности выбралась из-за стола, также отдавая поклон.
— Мой имя — мэтр фон Штоке. Я есть нанят преподобный гроссмейстер Люпус для ваш обучений математик, географий, алхимий, а также посольский этикетус, а также разговариват и читат на языках испанский, немецкий, французский, а также латин.
— Вот это да! — восхищённо прошептала Адония.
— Долшен отметит, — добавил, снова глубоко кланяясь, мэтр фон Штокc, — что преподобный гроссмейстер Люпус платит мне замечательный деньги, так что я всегда буду требоват от занятий с вами долгий время и множество польза. Когда вам угодно будет начинат?
Прямо сейчас! — прижала развёрнутую ладошку к груди опьянённая счастьем Адония и добавила: — Aurora musis arnica![11]
— Манифик, фройляйн! — раскинув руки наподобие крыл, вскричал заморский учитель. — Латин, как мне видит, у нас уже есть!
— Есть, уважаемый мэтр, — зардевшись, подтвердила Адония. — И позвольте в эту минуту попросить вас называть меня как-нибудь скромно, а не «фройляйн» и, уж конечно, не «ваше великанство».
— Это можно, — кивнул учитель и, немного задумавшись, предложил: — Тогда будем вас именовать «студиора».
— Что это значит?
— Но-о! Вы же хорошо знает латин! Что мы понимаем, когда говорим «studens»?
— Стараться!
— Именно так! Именно так называет всякий молодой человек, кто имеет обучение в университет любой стран. Студенс! Стараться! Но, поскольку вы — хотя и облачён в мужской обмундирований — фройляйн, а не молодой человек, я стану иметь удовольствий называет вас «майне студиора».
— Манифик, майне мэтр.
— А меня зовут «Маленький» — вдруг подал голос забытый, и, по-видимому, слегка уязвлённый этим мальчишка.
— Гут морген! — поклонился и ему безупречно вежливый Штокс. — Но, кажется, вы не есть тоже мой ученик?
— Нет, нет, — смутился, опуская глаза, вмиг покрасневший подросток. — Я здесь с поручением…
— Тоогда позвольте с вами прощаться, герр Маленкий. Мы уходит начинит занятий.
— Слушай, Маленький, — торопливо проговорила Адония. — Приходи вечером, поболтаем. И узнай всё-таки, кто остался из фехтовальщиков!
Подросток, торопливо кивнув, сел обратно за стол и с силой потёр нос. Адония и фон Штокс, увлечённо обмениваясь быстрыми фразами на латыни, прошествовали к двери. Повар, подойдя к столу, поставил на него миску с приготовленной для кошки едой. Маленький, в ответ на его безмолвный вопрос, торопливо схватил её:
— Да, конечно! Сейчас отнесу!
И выбежал. Быстро шагая по улице, он лучился счастливой улыбкой и время от времени, не сдерживая восторга, шептал:
— Эх, пёс ничейный!
Тёмное сердце
Патер бродил в одиночестве по библиотеке. Хотя, конечно, это была вовсе не библиотека. Этим благородным словом в «Девяти звёздах» именовался подвал, где стопками, колоннами, шпалерами от пола до потолка и вдоль стен были свалены книги и манускрипты. Помимо награбленных денег, сокровищ и всяких редкостей, отряды его «капитанов» привозили в монастырь и все, какие только попадались во время их кровавых забав, фолианты.
— Давно нужно было порядок здесь навести, — мерно, без эмоций, выговаривал себе патер. — Хорошо ещё — сухо. А то ведь пропали бы книги.
В этот день Люпус надрывно, до непривычно выступающего пота на лбу, трудился. Нет, эту работу он не мог поручить никому. Раскрывая книгу за книгой, он в беглый миг определял её содержание и перекладывал на свободное место, в стопу уже просмотренных. Лишь изредка, счастливо вздохнув, он относил какой-нибудь фолиант на длинный, специально для этой цели приготовленный стол. На нём уже лежали рукописные книги: преподобного Айжека Мцехского «Доказательные протоколы ведьм, уличённых в сношениях с потусторонними силами»; Георга Тубриса «Каббалистические рефрены»; Якова Шпренгера и Генриха Инститориса «Молот ведьм»; и троекнижие жившего в своё время в Генуе араба — римского студента, затем преподавателя, а затем и признанного учёного Абу Али Хасана ибн Сайда, объявленного в своё время еретиком и сожжённого, — «Колдовство в зависимости от времени суток», «Колдовство в зависимости от времени года», и «Колдовские снадобья и инструменты».
Вдруг, раскрыв грязный, без обложки, с дурно сшитыми, пожелтевшими, рукописными страницами фолиант, патер обморочно простонал:
— О-о-о! Какая радость!
Руки его весомо оттягивал, подрагивая источёнными временем ломкими листами, «Протокол…» Людвига Лоренцо Папатти «…всех ставших известными расследованиям святой инквизиции заклинаний,