Деция
«Загружали» живую кладь в зал номер девять. Адония наблюдала, как Глюзий, в один взгляд оценивая, отводил в сторону сильных, крепких мужчин. Отобрав их ровно десяток, он махнул кому-то из окружавших группу невольников вооружённых бойцов:
— На подготовку!
Пленников увели. Адония, задумчиво склонив голову, сообщила сама себе:
— Значит, Глюзий своего решения не изменил. Любопытно будет увидеть.
Она и увидела.
Вместе с прочими капитанами и теми немногочисленными кнехтами [12], которые обеспечивали техническую сторону деции, Адония стояла, чуть склоняясь над перилами, на кольцевом балконе внутри ристалищной башни. Внизу, по кругу, выстроились обречённые на смерть. Сам Глюзий, признанный в братстве авторитет, дьявольски ловкий и непобедимый боец, стоял, как и все, на ожидающем крови пятаке ристалища, и верёвочная петля охватывала его мощную загорелую шею.
Цынногвер, склонясь над перилами, музыкальным голосом прокричал условия боя[13], Фердинанд сделал жест кнехтам — и верёвки упали.
Адония, вцепившись в балясины так, что побелели костяшки пальцев, жадно ловила взглядом каждое движение всплеснувшегося внизу чудовищного балета. Гибкое тело её едва заметно вздрагивало и покачивалось, как будто это она там, внизу, уклонялась и наносила удары.
Глюзий до обидного легко выиграл децию. Двое из обречённых сильно подпортили ему ценность победы. Они, едва лишь поняли, что им всем предстоит, отказались от схватки и громко призывали товарищей по несчастью не убивать друг друга по прихоти стоящих на балконе безумцев. Глюзий так и прирезал их, не оказывающих ему никакого сопротивления. Затем он отыскал спрятавшегося во внутреннем лабиринте башни последнего уцелевшего, выгнал его на круг и там просто разоружил.
— Одного оставить для следующей деции, патер? — прокричал он, подняв лицо к балкону.
— Конечно, оставь, сын мой, — проговорил добрым голосом Люпус. — И отведи его в зал с каминами.
Адония, учащённо дыша, подкралась к Цынногверу.
— Скажи, — полушёпотом спросила она, — что же, капитаны — все-все прошли этот экзамен?
— Все-все, — ответил ей Регент.
— Тогда вот что. Сходи в зал номер девять и отбери десяток и для меня.
И, пресекая возможное возражение, добавила:
— Сделай быстро. Патеру я сама сообщу.
На следующий день — дольше ждать она не согласилась — вечером, Адония сама стояла лицом к лицу с десятком смертельных врагов. Она была в чёрном длинном плаще, скрывавшем фигуру, и в чёрной маске: опасаясь, что, видя перед собой юную девушку, смертники не станут биться в полную силу или вообще начнут щадить её, фехтовальщица скрыла внешность.
Едва только её шею отпустила натянутая верёвка, Адония скинула её и птицей метнулась к груде беспорядочно набросанного оружия. Ещё на бегу она отыскала взглядом шпагу, наклонившись, схватила её и, слыша за спиной чью-то стремительную побежку, перепрыгнула через груду кованного железа, коротким ударом сбив кого-то из встречных соперников. Обернулась, встала в классическую защиту. Яростная возня качалась над сваленным в кучу оружием. Смертельные враги, отпихивая друг друга, нахватали-таки в руки железа, и двор башни огласили первый звон и первые стоны.
Четверо, разойдясь на пары, кружили по двору. Ещё один, тот, кто бежал следом, приближался к Адонии. Он был невысок ростом, коренаст, и в руке держал весьма неприятное для неё оружие: боевой тяжёлый топор. Правую сторону лица его подёргивал нервный тик. Широко раскрытые глаза были безумны. Ловко перебрасывая топор из руки в руку, он хрипло напевал дурацкую строку из неведомой песенки:
— Лесорубы-бубы… Лесорубы-бубы…
Было понятно, что топор опасен вблизи, в тесной схватке, и Адония, сплетая невидимый щит из длинных выпадов, держала противника на дистанции. Тот, встречая уколы шпаги тяжёлыми махами, несколько раз с силой сбивал её, и Адония, сообразив, что в этой ситуации шпага легко может сломаться, боковым зрением осматривала пространство вокруг, высматривая что-нибудь из валяющегося под ногами оружия. О, как пригодились сейчас уроки Глюзия: «Успевай смотреть, куда ступаешь! Тот, кто выйдет за круг…» Медленно отступая, она наконец нашла нечто полезное. Перебросила шпагу в левую руку…
— Что, дружок? — оскалясь, с бесшабашным весельем прохрипел топорник. — Ручонка устала?
— Нет, дружок, — звонко выкрикнула Адония. — Тут другое…
Наступив ногой на рукоять, она быстро склонилась и мягко, стараясь не порезать ладонь, взяла в руку поднявшийся к ней кинжальный клинок. Отпрыгнув назад, она вскинула правую руку над головой и, пошептав: «Ну, Маленький, надеюсь — ты видишь!» — резко выбросила руку вперёд. Её противник, стремительно переломившись в поясе, согнулся, прикрыл голову развёрнутым вбок топором… Однако спрятавшийся за маской враг и не думал целить в грудь или в шею. Лезвие кинжала с хрустом прошило бедро топорника — чуть повыше колена. Охнув, тот выдернул длинную стальную занозу и, выставив перед собой топор и этот кинжал, на одной ноге проворно упрыгал к каменной стене башни. Здесь, неотрывно смотря на врага, почему-то не спешащего добить его, он кинжалом отхватил от одежды кусок ткани и, аккуратно положив по бокам оружие, быстро перетянул рану тугой повязкой. Адония, усмехнувшись под своей маской, тоже подошла к стене и тоже села — шагах в пяти.
На ристалище между тем остался только один из сражавшихся. Он был ранен. Тяжело развернувшись, прижав руку к расплывающемуся на груди тёмному пятну, он посмотрел на сидящих и, воткнув в землю широкое лезвие доставшегося ему в начале схватки арабского протазана, опёрся, переводя дух, на его массивное древко.
Адония, быстро сосчитав лежащие на круге тела, негромко сказала сама себе:
— Где-то ещё один.
И этот один не преминул объявиться. Осторожно высунулась из проёма, ведущего в лабиринт, чья-то голова. Человек внимательно осмотрел поле битвы и, выпрыгнув из укрытия, со всех ног побежал к беспорядочно разбросанной уже груде оружия. Владелец протазана, оценив опасность, поспешил — нет, тяжело поплёлся — вдогонку. Однако хитрец, добежав до железа, успел-таки вооружиться. Он действовал на удивление быстро. Поднял и намотал на пояс цепь с висящим на конце круглым шипастым шаром, поднял и засунул за эту цепь длинную шпагу, и, к тому времени, как раненый дошёл до него, подцепил в руку ещё одну оканчивающуюся таким же боевым шаром цепь. Отступая, он раскрутил шар, блеснул цепью — и, когда шар заплёл её в несколько витков на протазане, дёрнув, вырвал оружие из рук раненого. Затем, бросив всё, кроме шпаги, как злая оса вокруг умирающего медведя, закружил, нанося с разных сторон неглубокие, частые, трусливые уколы. Когда раненый упал, хитрец наступил ногой ему на спину и несколько раз пронзил неподвижное уже тело.
— Если бы ты знал, — громко сказала Адония, обращаясь к торопливо встающему «лесорубу», — как я люблю такую вот расстановку сил!
Она поднялась и быстро пошла к уже торжествующему победу хитрецу.
— Да, — продолжала она разговаривать на ходу. — Один на один. Шпага на шпагу.
Противник, с тоской посмотрев на валяющийся неподалёку протазан, нерешительно шагнул, но боец в маске, приподняв клинок, спокойно заверил его:
— Ну что ты! Конечно же, не успеешь.
Тогда хитрец перебросил взгляд на лаз, ведущий в тёмный, извилистый лабиринт, но — поздно. Противник в маске уже слишком близко. И — понятное дело — уже не отпустит. Хитрец схватил шпагу в обе руки и нанёс ею нелепый, косой, рубящий удар. Его шпага со свистом рассекла воздух.
— Это тебе… — выдохнула Адония, бросая из филигранной, классической стойки «базовый», безыскусственный выпад, — … не раненых добивать.
Выпрямилась и, вытирая мокрую шпагу о сгиб локтя, пошла в сторону опускающейся с балкона лестнице.
— Этого, — крикнула она, срывая ненужную теперь маску, — я оставлю, наверное, патер?
— Оставь, дочь моя, — ответили сверху. — Пусть идёт в следующую децию… Лесоруб.
