безопасности, что присутствие в стране иноземных солдат наилучшим образом гарантирует самобытность и национальную независимость. Журналисты писали, что им приказывали. Они продавали свое умение, как любой человек в эпоху либерализма продает свои товары. Они лгали не ради своего удовольствия — они лгали за деньги.
Лектор Карелиус газет не читал. Преподаватель истории наслаждался покоем, углубляясь в далекое прошлое. Он перечел классические элегии Овидия и его «Письма с Понта». Как подлинный гуманист, он понимал поэта и сочувствовал ему. Он мысленно протестовал против того несправедливого акта, который властители государства совершили в восьмом году нашей эры, выслав в изгнание великого поэта.
Он читал и слышал, как в далеком мире рабочие непрестанно бьют молотом по фундаменту, так что земля начинает колебаться.
Лектор Карелиус был гуманист. А гуманисты всегда предоставляют другим работать молотом вместо себя.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Ближе к зиме газеты сообщили, что «Скорпион» Кнуд Эрик Лэвквист сдался — хочет облегчить свою совесть и выложить все начистоту. Такое решение было принято после длительных переговоров между арестованным «Скорпионом» и полицейским адвокатом Бромбелем. Господа заключили напоследок соглашение, или — как теперь по-новомодному говорили в стране — a gentlemen's agreement[64]. Надо ведь было как-то покончить с этим делом. Не следовало затягивать его больше, чем требовало приличие. Все уяснили себе, что жертвы необходимы, но ясно было также и то, что в интересах общества ограничить размеры ущерба. Государство нуждалось в восстановлении подорванного доверия.
«Доверие — вот что требуется нашей стране! — бог знает в который уже раз писала газета „Дагбладет“. — Доверие, доверие и еще раз доверие!»
А в дневном выпуске этой газеты, который подготовлялся в другом конце здания, редактор Чарльз Д. Стенсиль писал, что такое доверие налицо.
«Исключительно умелая работа полиции, которая ведется чуть ли не круглые сутки, скоро увенчается успехом, — писал он. — Преступная свистопляска военного времени вокруг золотого тельца наложила свою печать на это дело. Шакалы из преступного подполья, орудовавшие в период безвременья, когда полиция бездействовала, пойманы теперь вместе со своими руководителями. С окончанием так называемого „дела о Скорпионе“ должно исчезнуть последнее напоминание о ненормальной обстановке того периода. В самом деле, приходится признать тот достойный сожаления факт, что даже люди, находившиеся в рядах нашей полиции, поколебались в результате исключительно тяжелого стечения обстоятельств и на поверку оказались недостаточно устойчивыми. Однако, и это также следует признать, та рука, которая взвешивала их деяния, не дрогнула! Паршивых овец одну за другой выволокли на свет божий, невзирая на чин, — беспристрастность и составляет истинную сущность демократии. Теперь беспредметная критика должна замолчать и дать возможность полиции спокойно работать, в чем мы так нуждаемся! Теперь наша полиция, очищенная от подозрений, может поднять голову. Мы кричим руководителю этой генеральной чистки, полицейскому адвокату Бромбелю, троекратное браво! Cheerio![65] »
Эту статью спешно набрасывал редактор «Специального листка», когда поступили сведения, что торговец овощами Лэвквист начал кое в чем признаваться.
По совету полицейского адвоката Бромбеля, Кнуд Эрик Лэвквист отказался от услуг своего защитника, приглашенного частным порядком, и подал прошение о том, чтобы ему назначили другого. Признания были повторены на закрытом судебном заседании. Газеты, которые не получили туда доступа, писали, что торговец овощами плакал, как ребенок.
— Пусть черт меня слопает, но это ложь! — заявила фру Беата Лэвквист. — Ей-богу, Кнуд Эрик неспособен лить слезы. Чего только не напишут в этих паршивых газетах!
— Боже ты мой! Да мало ли что им в голову взбредет! — заметил сержант полиции Йонас. Он явился прямо от Кнуда Эрика Лэвквиста, чтобы передать его последние инструкции относительно размещения одной крупной суммы в долларах. Остальное состояние — автомобили, вилла, драгоценности, заграничные активы и наличные деньги — было выгодно и надежно размещено и останется неприкосновенным. У фру Беаты хорошие связи.
— Ты ждешь его сегодня вечером? — спросил Йонас.
— Черт возьми, нет! Ты, право, можешь остаться, мой милый сыщик! Он уехал на завтрак. Приедет не раньше будущей недели, — сказала Беата.
— Разве завтрак продолжается так долго?
— Да ведь это далеко отсюда, ты же знаешь. Он должен завтракать у японского императора, говорят, император — очаровательный человек. Я должна была поехать вместе с ним, но я не люблю летать зимой на самолете.
— А его жена?
— Она в Лондоне, ищет себе перчатки. Лондон — единственное в мире место, где можно найти приличные перчатки. Она очень, очень милая и свободомыслящая женщина… Ну вот, песик снова пустил лужу! Фу, как тебе не стыдно, Айк!
Фру Лэвквист погрозила пальцем маленькому белому пуделю, который намочил ковер.
Йонас с восхищением смотрел на эту даму, в лице которой темный подпольный мир объединялся с самым высшим светом; да и говорила она вульгарным языком, принятым среди верхушки интеллигенции. Нажав звонок, она сказала вошедшей горничной:
— Песик снова намочил ковер! Придется вам убрать за ним!
Маленький коротконогий черный терьер с усами давно перестал быть модной собакой, и теперь его заменили пуделем. Белый шелковистый пудель гораздо больше гармонировал с чашками стиля ампир и пестрыми обоями в розах, какие были в моде во времена прабабушек.
— Он подарил мне его перед самым отъездом. Ему не нравился Дин, потому что пес пил его кофе. Ну разве пудель не милашка? И очень подходит к здешнему стилю, правда? Но он все время пускает фонтан, поросенок этакий! Настоящий тролль-проказник!
— Как его зовут? — спросил сыщик.
— Его зовут Айк, мамочкин маленький Айк.
— Ах вот как! Очень хорошая кличка для собаки.
— Дин тоже был очень милый! — грустно проговорила фру Беата. — Его, бедняжку, отправили в Высшую сельскохозяйственную школу, чтобы умертвить. Но он совсем не страдал, его усыпили. Я не люблю, когда мучат животных. Правда, милый Айк? Хочет мамочкина собачка съесть конфетку?
Вынув из роскошной коробки конфетку с орехами и ромом, Беата дала ее Айку. Он ласково помахал своим львиным хвостом и стал ужасно похож на зверя в национальном гербе этой страны. Его «мамочка» пила только неразбавленное виски, а Йонас — свое любимое пиво. В этой большой комнате, где абажуры смягчали яркий свет ламп, было очень уютно. Несмотря на центральное отопление, в камине пылали березовые дрова и своим красноватым пламенем выгодно освещали фигуру хозяйки. Пахло лавандой и виски. Повсюду были разложены толстые ковры и мягкие подушки. Успокоительно тикали старинные часы, которые показывали движение солнца, луны и планет. На полке стояли книги в хороших переплетах.
Полицейский прекрасно себя чувствовал, наслаждаясь «высокой» культурой в доме гангстера. Здесь было сконцентрировано многое, казалось бы, несовместимое одно с другим. Эта рыжая дама с философским образованием, дочь судьи, вышла замуж за вора; ее прежние мужья, которых она меняла с необыкновенной легкостью, были уважаемыми чиновниками и промышленниками; ее любовником был весьма важный человек — он давал по телефону указания министрам, завтракал с президентами и императорами; в ее
