Что мог думать обо всем этом шестнадцатилетний гитлеровец? Тофте рассказал ему о высшей народной школе, о кооперативном движении, о простой и радостной деятельной жизни на земле. По преподанным немцам правилам ведения бесед с населением юный Гюнтер Сульцберг должен был непрерывно задавать вопросы, а он надолго задумался о словах Тофте и нашел датский образ жизни полным загадок.
— Свобода для всех людей, равное достоинство для дворцов и хижин!
— Merkwurdig, — проговорил Гюнтер Сульцберг. — Ganz merkwurdig! [43]
Фру Тофте не говорила по-немецки. Гюнтеру казалось, что она похожа на прекрасную старинную гравюру. Маленькая худенькая женщина с тонкими руками и добрыми морщинками; ее черное платье с белым вышитым воротником заколото маленькой мозаичной брошкой. У матери Гюнтера в Магдебурге была похожая брошь. Фру Тофте с состраданием смотрела на маленького солдата. Боже мой, ребенок, школьник! Зеленая военная форма была слишком велика для него. Она бы охотно потрепала его по щеке, но боялась обидеть.
Гюнтеру Сульцбергу очень хотелось заговорить с ней по-датски. У него был «Soldaten-Sprachfuhrer» — маленький немецко-датский разговорник со словами и фразами первой необходимости. Он выучил несколько фраз наизусть, но никак не мог произнести их перед фру Тофте.
«Если ты гаваришь все, ты нечего бояться! Если солжешь — будешь тебя расстрелять! Ти лжешь! Где есть касса? Я конфисковать денег! Руки вверху! Вынуть все карманы! Снимаеть сапоги!»
Он чувствовал, что все это не подходит к данному случаю. Он был и растерян и растроган.
Вдруг у него вырвалось:
— Почему датчане нас ненавидят?
— Датчанам не свойственна ненависть, — сказал учитель Тофте. — Датчане — мирные люди, они дружелюбно относятся к иностранцам. Дания после 1864 года не воевала. У нас нет ни одного человека, пережившего войну. Хорошо, когда люди не знают, что такое война.
— Но война необходима, — возразил немец.
— Нет, необходим мир. Материальное благополучие и чувство собственного достоинства, что выгодно отличает малые скандинавские страны от некоторых великих держав, есть результат мира.
— Но мы же освободили эту страну!
— Ах, если бы вы могли освободить самих себя!
— Мы пришли сюда как друзья. Но все смотрят на нас злыми глазами. Все нас презирают. Мы ведем себя прилично, вежливо, а встречаем холодность и молчаливую насмешку. Думаете, мы этого не замечаем? Почему датчане нас презирают! Разве мы не люди? — У юноши в глазах стояли слезы.
— Мы все люди, — ответил Тофте. — Никто не имеет права презирать других людей. Хотя датский народ с божьей помощью достиг более высокой ступени просвещения и свободы, мы не должны смотреть свысока на тех, кого история оставила на задворках. Наоборот, мы должны протянуть им руку помощи.
— Вы, во всяком случае, обошлись со мной очень по-дружески, — сказав это, Гюнтер тут же раскаялся, ему следовало бы ответить лучше и поставить вещи на свое место. В голове у него был полнейший хаос. Его представления и понятия спутались, он покраснел и никак не мог найти нужных слов.
— Я понимаю, что датчане — люди высокой национальной сознательности, — сказал он после паузы.
— Не всегда.
— Wieso, что значит «не всегда»?
— Мы не думаем ежедневно о том, что мы датчане. Само собой разумеется, что мы датчане. И нет никакой необходимости торжественно заявлять о своей датской национальности. Мы скромный народ, и нам чужды церемонность и напыщенность.
— Но нужно же сознавать свое нордическое происхождение.
— Если у человека здоровые зубы, он о них не думает. И только когда начинается зубная боль, он осознает, что у него есть зубы. В Дании мы не бьем себя в грудь и не заверяем, что мы датчане. Мы это осознаем только тогда, когда посягают на наше национальное достоинство.
И датский учитель рассказал гостю о Хольгере Датчанине, символе спящей нации, которая с трудом пробуждается, когда Дании грозит опасность. Другим народам, которые страдают постоянной бессонницей от национальной зубной боли и национального флюса, нужны бодрствующие символы. Доброе спящее сердце Хольгера Датчанина нужно понимать как признак здоровья.
— Это очень интересно, — вымолвил немец.
Старый Тофте рассказал о том уроке, который Дания вынесла пз поражения 1864 года; проиграв войну, она выиграла морально. Богу было угодно, чтобы мы не возгордились, чтобы отдали все силы делу мира, даже поражение послужило нам на пользу.
— Я не понимаю, как поражение может быть на пользу?
— Вы научитесь это понимать, — ласково сказал Тофте.
— Мы никогда не потерпим поражения!
Немец взглянул на часы, поднялся и затянул ремень. Ему пора уходить. Он совсем забыл о времени в теплой комнате. Он выпрямился и щелкнул каблуками.
— Сердечно благодарю вас! Вы были очень добры ко мне, я этого никогда не забуду.
— Следите за дорогой, чтобы опять не заблудиться, — напутствовал учитель. — Когда дойдете до молочного завода, сверните по шоссе налево.
Солдат вышел в переднюю, повесил ружье на плечо и сказал:
— Извините, господин профессор. У меня к вам просьба. Нельзя ли мне еще как-нибудь посетить вас?
— Я не профессор, — сказал Тофте. — Пожалуйста, приходите выпить чаю и побеседовать о разных вещах.
— Я могу прийти вечером, когда темно, если вам неприятно, что меня увидят.
— Приходите и днем.
— Я вам очень благодарен.
Солдат направился к молочному заводу. Военная шинель мешком висела на его узких плечах. Пошел снег.
71
В начале февраля супруги Мадсены снова получили письмо от своего приемыша Оге Хенриксена. Письмо было отправлено из Польши, которая теперь называлась «генерал-губернаторство», из маленького городка Трескау, и долго находилось в дороге.
«
Большое спасибо за чудесную посылку, которую вы прислали к рождеству. Какие это вкусные вещи: копченая ветчина, колбаса и замечательные печенья на сиропе фру Мадсен! Нужно постараться хорошенько ее спрятать, а то народ тут нечист на руку, они это называют «организовать». Я получил также посылку от Женского союза и пакетик конфет от роты. Всем нам выдали по полбутылки вина и по двадцать четыре сигареты. А должны были выдать по целой бутылке и по шестьдесят сигарет. Мы все ужинали в коридоре казармы, где был накрыт стол, ели из настоящих тарелок. Сначала мы все встали, держа в руках Kochgeschir[44], и нам выдали по куску свинины с красной капустой и по бутылке пива, потом мы танцевали вокруг елки. Потом раздали посылки. Присутствовал сам командир с супругой, он произнес речь и пожелал нам доброго рождества, потом мы пели. Потом нам дали чаю с ромом, разрешили беседовать с товарищами до двенадцати часов. Многие подрались. Гарри подбили глаз. Обершарфюрер потерял свою новую челюсть — уронил на пол, и она разбилась.
В казармах СС, где мы находимся, ранее была больница для сумасшедших. Говорят, что, когда немцы
