должен подчиняться старшим, ибо нет власти аще же не от бога, и тот, кто ставит себя выше властей, идет против бога. Когда он придет ко мне, я, конечно, не закрою перед ним дверь и сама скажу ему все это…»
Конверт и письмо прилагаются.
Продолжение 6 марта 1942 года.
Наблюдение за квартирой фру Поульсен начали в восемь часов утра, но ее, по-видимому, не было дома. В 11.45 она приехала на велосипеде с ребенком, очевидно сыном. Известно, что по утрам она работает на молочном заводе, а сына на это время отводит к фру Маргрете Ольсен, жене арестованного рабочего Мартина Ольсена, живущей в доме, принадлежащем хуторянину Енсу Ольсену. В 13.15 фру Ольсен снова вышла с сыном и поехала на велосипеде в кооператив, а оттуда в пекарню. Вернулась в 14.15. В 15.00 фру Маргрета Ольсен со своими четырьмя детьми пришла в квартиру фру Поульсен, где оставалась до 17.30. В 20.30 приехал на велосипеде мужчина, опознанный нами как приказчик из магазина, Эвальд Готфред Вимосе, проживающий у хуторянина Карла Отто Фредериксена. Он не поставил велосипед около дома, а спрятал в кустах позади молочного завода и затем открыл дверь в квартиру Поульсен своим ключом. Несмотря на затемнение, в квартире фру Поульсен можно было видеть свет. В 22.15 свет потушили. Поскольку Эвальд Вимосе в два часа ночи еще не вышел, наблюдение было прекращено».
С этим отчетом полицейский комиссар Хорсенс явился в 8-й отдел городского суда, где судья Сигурд Свенсен немедля вынес решение:
«Вменяется в обязанность почтовому и телеграфному ведомству до 1 июля 1942 г. включительно задерживать и через полицию направлять в суд письма, печатные издания, посылки, телеграммы и прочее, отправляемые из Брёндерслева, Баккевей, 41, фру Матильдой Хольм или от ее имени».
На том же заседании суда, проходившем при закрытых дверях, судья Сигурд Свенсен вынес решение, чтобы почта Йоханны Поульсен и Маргреты Ольсен также передавалась полиции.
Установленное наблюдением сыщиков Хансена и Тюгесена ночное посещение Эвальда не явилось причиной судебного постановления и конфискации его почты. Но это наблюдение можно использовать иначе.
— Ревность — бурная страсть, — сказал полицейский комиссар Хорсенс сыщикам. — Бывали случаи, когда ревность заставляла мужчину покинуть убежище!
— Да, если бы можно было рассказать ему об этом!…
— Наверное, найдется возможность сообщить Оскару Поульсену, что его супруга ему изменяет, — сказал Хорсенс.
73
Ранней весной Маргрета родила здоровую красивую девочку. Роды прошли легко. Акушерка пришла вовремя и справилась без помощи доктора.
На следующий день доктор Дамсё осмотрел пациентку и ребенка и констатировал, что все в порядке. Ой-ой, в доме уже пятеро ребят. Но Маргрету, как и Мартина, это не печалило. Доктор же очень опечалился, увидев новорожденную.
Йоханна пришла помочь. Петра Эневольдсен принесла подарки: меду от кавказских пчел Якоба и крошечные яйца из-под гигантских китайских кур. По почте пришла посылка от фру Магнуссен. Можно было не сомневаться, что ее тщательно исследовали в Отделении «Д» второго инспекционного бюро копенгагенского Полицейского управления. В посылке было детское приданое, и полицейский комиссар Хорсенс лично удостоверился в том, что на пеленках не имелось тайнописи.
Добродушный ютландец вынимал крошечные рубашонки и с волнением демонстрировал их персоналу отделения.
— Смотрите, какие маленькие. Они предназначены для крошечного человечка. Надо все это как следует запаковать.
Молодой юрист обратил внимание, что ранее разрешалось вскрывать только почту обвиняемых — согласно параграфам 750 и 745 закона о судопроизводстве.
— А этих женщин ни в чем не обвиняют, — сказал он.
— Нет. Дело, конечно, незаконное, — с огорчением согласился Хорсенс, — Но это компетенция судьи. Сигурд Свенсен очень быстро выносит решения.
— В деле об убийстве этого не было, — напомнил молодой юрист.
— Нет. Но тут речь идет о безопасности государства и о наших взаимоотношениях с иностранными державами.
В посылке лежало письмо. Фру Магнуссен поздравляла с новорожденной и писала, что посылает детское белье, оставшееся от внуков. Все вещи целые, выстиранные и в теперешнее время, когда так трудно достать что-нибудь, наверное, пригодятся. Фру Магнуссен сообщала, что ее мужа нет более в лагере, его посадили в тюрьму Вестре за дисциплинарный проступок. Надолго ли, она не знала. Пока ему запрещены и переписка и свидания. Причина явно заключалась в стычках с инспектором Хеннингсеном, но подробностей фру Магнуссен не знала.
Для заключенных в Хорсерёде это не явилось неожиданностью. Антипатия Хеннингсена к Торбену Магнуссену постепенно переросла в ненависть. Мягкость учителя он воспринимал как насмешку и иронию. Его золотые очки казались ему оскорблением, а клиновидная бородка — вызовом.
— Советую вам быть поосторожнее! — кричал он.
— В чем? — недоуменно спрашивал Магнуссен.
— Вы улыбнулись! Я не потерплю, чтобы вы улыбались таким образом! Если вы считаете, что можете вести себя нагло со мной, я заставлю вас изменить мнение!
Старший учитель Магнуссен отвечал чрезвычайно вежливо:
— Если в уставе концентрационного лагеря имеется параграф, запрещающий улыбаться, я, конечно, подчинюсь, господин инспектор.
— Знайте, что здесь начальник — я! Я требую безусловного повиновения!
Инспектора особенно раздражало чтение Магнуссена. Его ненасытный интерес к книгам он считал признаком высокомерия и косвенным выражением презрения к его собственному образованию. В годы пребывания в гимназии в Преете и в университете Хеннингсен понял, что любое чтение, помимо заданного, мешает карьере, и он тщательно избегал всякой литературы, кроме нужной для экзаменов. Его оскорбляло, что заключенный читает так много и постоянно ходит с книгой в руках. Это было дерзким вызовом.
Он запретил старшему учителю получать труды о водяных насекомых на том основании, что содержание книг направлено против государства и что латинские названия могут быть политическим кодом. Он задерживал статьи Магнуссена для журнала «Флора и фауна» и информировал министра юстиции, что арестованный учитель таким путем пытается вести коммунистическую агитацию. Магнуссен жаловался на запреты, но Ранэ был согласен с инспектором. Известны факты, когда описание жизни насекомых содержало в себе замаскированную политическую пропаганду и злонамеренную критику иностранного государства.
Интерес Магнуссена к личинкам комаров типа culex annulatus, ведших скромное существование в канализационных и водопроводных трубах лагеря, был воспринят как недопустимая критика гигиенических условий. Л когда учитель вежливо попросил разрешения получить свой микроскоп, это было понято как бесстыдный намек на малый рост инспектора. Спокойствие и чувство собственного достоинства Магнуссена приводили инспектора в ярость, он терял самообладание. Выслушав очередную порцию страшной ругани, Магнуссен пошел в камеру, взял жвачку, чтобы успокоиться, и сел писать письмо начальнику концентрационного лагеря, в котором объяснил свои энтомологические интересы и наблюдения. Тщательно обдумав, он закончил свое письмо так:
«…Одновременно прошу вас в будущем, когда нам придется беседовать с вами, выражаться более
