Не уйти мне из этих обступающих стен,Головой не пробить их сразу.Было сердце досель только звонкий бутон,Нынче сердце, как спелая роза.Ему тесно в теплице ребер уже,Стекла глаз разбивают листья,Сердце, в рост, и не трусь, и ползи, не дрожа.Лепестками приветствуя счастье!Буквы сейте проворней, усталые пальцы,Чтобы пулею точку пистолет не прожег.Ты ж прими меня, Юлия, как богомольцаГостеприимный мужик.Много их, задохнувшись от благородного мая,Приползут к твоему пути.Только знай, что с такою тоскоюНе посмеет любить никто.Бухгалтер в небесах! Ты подведи цифирьюИтог последним глупостям моим!Как оспою лицо, пророй терпимой дурьюОстаток дней и устие поэм!Любимая! Коронуйся моим безрассудством,Воспета подвигом моим,С каким-то диким сумасбродством,С почти высоким озорством.Не надейся, что живешь в двадцатом веке в Москве!Я пророк бесшабашный, но строгий,— И от этого потока моей любвиНи в каком не спасешься ковчеге!
<1923>
Выразительная, как обезьяний зад
Кровью лучшей, горячей самой,Такой багровой, как не видал никто,Жизнь, кредитор неумолимый,Я оплатил сполна твои счета.Как пленный прочь перевязь над раной,Чтоб кровавым Днепром истечь,Так с губ рвет влюбленный обет старинный,Чтоб стихам источиться помочь.За спиною всё больше и гуще кладбище,Панихидою пахнет мой шаг.Рыщет дней бурелом и ломает всё пущеСучья кверху протянутых рук.Жизнь пудами соль складет на ране,Кровоподтеков склад во мне.И, посвящен трагическому фарсу ныне,Слезами строк молюсь на старину.Ах, мама, мама! Как нырнет в Волге чайка,Нырнула в тучи пухлая луна.В каком теперь небесном переулкеИ ты с луной скучаешь в тишине.Ребенок прячется у матери под юбку,— Ты бросила меня, и прятаться я стал,Бесшумно робкий, очень зябкий,Под небосвод — сереющий подол.А помню: кудри прыгали ватагою бездельнойС макушки в хоровод, завившись в сноп внизу,Звенели радостно, как перезвон пасхальный,Чуть золотом обрезаны глаза.Как смотрит мальчик, если задымится телоРаздетой женщины, так я на мир глядел.Не солнце золотом лучей меня будило,Я солнце золотом улыбки пробуждал.
