ты позвонил своему лучшему врагу?
— У меня появилось нехорошее предчувствие, это инстинкт сыщика, — солгал Тойер. В действительности он схватился с утра пораньше за мобильник, вдруг решившись подыскать хоть какой- нибудь предлог, чтобы вернуться, даже если бы Зельтманн сообщил ему, что на фикус, стоящий в кабинете группы Тойера, напали вредители. А тут убийство, вполне серьезный повод.
— Нехорошее предчувствие? Странно слышать от тебя о каких-то чувствах. Ты все выдумываешь. — Она встала. — Ладно. Я позвоню хозяину фермы. После этого поедем в Гейдельберг. И я сегодня же напьюсь. В моей роскошной доссенгеймской гостиной. Над роскошными ночными улицами, где так мало машин… Да, точно, пожалуй, я начну пить. Тогда, может, ты перепутаешь меня с твоим здоровым и молодым коллегой Хафнером. И будешь уделять мне чуть больше внимания.
Ильдирим вздохнула. Шум теперь наполнял всю голову и пульсировал — сигнал Морзе бился между висков, между двух полушарий мозга, которые вели друг с другом затянувшуюся войну. Получить нужную информацию ей не удалось. Старый осел Тойер уехал в отпуск, да и его группа была не в полном составе. Штерн взял выходной, потому что отправился смотреть выставленный на продажу дом. Хафнер сказался больным, и это скорее всего означало, что он пьет, как русский сапожник. На службе находился только Лейдиг, да и тот где-то шлялся либо уже сидел дома — полировал вставную челюсть своей кошмарной мамаши. Неясно, как еще полиция ухитрилась собрать какие-то свидетельские показания по делу. На их месте она, Ильдирим, повесилась бы со стыда.
В 18 часов ей предстояло явиться на собеседование в Управление по делам молодежи. Оставался целый час, и она бегло просмотрела скудные материалы, имевшиеся по делу. Накануне вечером они были получены от дежурного коллеги. Почти каждый вечер в десять часов независимый журналист Эльмар Рейстер отправлялся на небольшую прогулку — по Миттермейерштрассе в сторону Неккара, по мосту Эрнста Вальца, потом по улицам Нойенгейма, квартала роскошных вилл.
Он всегда мечтал приобрести там дом, сообщила его вдова, сдержанно, без излишней печали переносившая утрату. Но для него это была недоступная роскошь: писал он лишь для рекламной газеты и не очень хорошо. Вот практически и все, что известно об убитом.
Свидетель, тот самый, что назвал преступником «на тысячу процентов» зловещего черного человека, имел право вообще не давать показаний. Если верить его домашнему врачу, от волнения у него могло остановиться сердце, вены грозили лопнуть как мыльные пузыри, а межпозвоночные диски сместиться. Тем не менее он решил исполнить свой гражданский долг. Свидетельница хоть и пребывала в полном здравии, но не могла сообщить ничего выдающегося, а мужчина, видевший вспышку от выстрела, вообще тяжелый случай — он моментально раздражался, злился и нервничал, так как рассказал «обо всем» уже «дважды».
Короче, дело зависло с самого начала. Эксперты-криминалисты и судебные медики еще не закончили свою часть работы и называли завтрашний день либо — поскольку впереди был праздник Троицы — вторник. Прокурор Бахар Ильдирим оставила в покое материалы и со стоном взглянула на часы. Потом предприняла еще одну попытку дозвониться в полицию. Теперь ей по крайней мере ответили. Трубку взял Лейдиг. Все-таки Ильдирим иногда везло.
После непременных незначащих фраз, в которые принято облекать служебный разговор — эта часть обычно не удавалась Ильдирим, и нынешний раз не стал исключением, — они перешли к деликту.
— Честно говоря, не уверен, что мы получим этот случай; в данный момент из нашей группы на службе нахожусь только я один. — По телефону голос Лейдига звучал несколько пронзительно и напряженно, словно ему предстояло покаяться в мелком грешке, между тем как его истинная беда заключалась как раз в отсутствии грехов. Ильдирим представила себе, как парень торчит в своем тесном костюмчике за рабочим столом — грустноватая пародия на небрежного профи. — То, что происходит в данный момент, — чистой воды рутина. Пока что идет предварительное следствие — сбор улик, их обработка… Дрессированные обезьяны и то справятся.
— Знаю, — суховато парировала Ильдирим, — я одна из таких дрессированных обезьян. Но что хуже всего, приходится читать эти материалы на коленке. Пока еще очень скудные. Ни у кого ничего не допросишься, все поворачиваются ко мне задом. Господин Лейдиг, вы ведь видели воспаленный зад шимпанзе? И это на государственной службе. Куда прикажете мне теперь обращаться, в какую другую группу? Ведь структура у вас все та же, что и год назад?
Ей показалось, что даже трубка, которую она держала в руке, покраснела от стыда. Лейдиг смущался с такой легкостью и быстротой, что прокурор не испытала удовлетворения от собственной язвительности. К тому же ответить на этот вопрос было не так просто. В начале прошлого года новый начальник отделения полиции «Гейдельберг-Центр» Ральф Зельтманн, смутно мечтая о создании эффективной, современной и квазиделовой структуры, разделил криминальную полицию Гейдельберга на следственные группы из четырех человек. Эти небольшие группы получались порой пикантными по составу. И вот теперь весь кредит доверия со стороны властей был исчерпан, полиция работала плохо, большинство групп не проявили себя, и складывалось впечатление, будто изворотливый шеф не прочь потихоньку, незаметно вернуться к прежним организационным формам, хотя прямо признаться в этом не хочет.
Однако Тойер и его группа, по характеру и привычкам способные ужиться не больше, чем удавы и кролики, посаженные в одну клетку, подружились вопреки всяким социологическим теориям. С другой стороны, глупость подобного административного деления была поистине безмерной, так что никто не знал, чего ожидать от начальства в дальнейшем, скорее всего осенью. Не новой ли катастрофы.
Внезапно связь оборвалась. Ильдирим недоверчиво тряхнула головой — с таким она сталкивалась разве что в фильмах. Она тут же приняла все на свой счет и представила, как какой-то умник, шуровавший в путанице проводов, с кривой ухмылкой перерезает кусачками один из них — мол, сейчас покажем этой турецкой бабе, почем фунт лиха. Впрочем, она знала, что все это чепуха. Над такими, как она, тут измывались более изощренно. Она попробовала позвонить Лейдигу снова — попусту.
Сколько еще у нее времени? Через три четверти часа ей назначена деловая встреча в Старом городе. От бюро до Бисмаркплац не больше десяти минут пешком, а своим размашистым шагом она доходит за полчаса до конца Нижней улицы. Еще попытка. Лейдиг отозвался снова, не без смущения:
— Тут ко мне зашел шеф, то есть Зельтманн, и я как-то инстинктивно положил трубку. Зачем, и сам не знаю… ведь разговор был служебный, ничего личного…
Ильдирим насмешливо тряхнула головой. Поступок как раз в духе мальчишки: таким, как он, постоянно мерещится, будто их застукали на месте преступления. Хуже, чем те, у кого рентген обнаружил в брюхе пять презервативов с героином.
— В общем, вот как у нас обстоят дела, — продолжал Лейдиг. — Хафнер сообщил, что уже выздоровел, и даже хотел явиться на службу прямо сейчас, хотя рабочий день практически закончился, но Зельтманн велел ему прийти завтра. Штерн тоже позвонил. С домом у него там что-то не вышло, к тому же он обещал впредь не отлучаться с работы по подобному поводу. Как будто его тянули за язык ляпать такие клятвы администрации… — Тут заявила о себе вторая, умудренная опытом половинка души Лейдига — но к ней он прибегал редко. — Наконец, даже Тойер возвращается из отпуска и успел позвонить Зельтманну. Кажется, он выходит на работу сразу после праздника, во вторник. Таким образом, дело закреплено за нами. Другие группы якобы все заняты либо тоже в отпусках… Сейчас мне придется хорошенько вникнуть в детали…
— Думаю, есть еще причина, по которой делом займется ваша великолепная четверка, — перебила его Ильдирим. — После истории с Тернером ваш идиотский Зельтманн явно держит вас за лихих парней и лучших сотрудников, поэтому и решил поручить такой вопиющий случай именно вашей команде.
— Для этого ему не обязательно быть идиотом, — запротестовал Лейдиг, но засмеялся, польщенный.
Потом она натянула джинсовую куртку и сбежала по лестнице. Выполняя этот опасный для жизни (из-за асимметричных каблуков) маневр, она ухитрилась еще и надеть рюкзак с лямками крест-накрест — при этом ее движения напоминали неумелого пловца. Если бежать быстро, с тобой реже заговаривают. Если мчаться сломя голову, некогда подумать даже о себе самой. Светило солнце, легкий ветерок играл ее черной гривой, когда она стремительно неслась по Курфюрстенанлаге в сторону Аденауэрплац. Мимо зданий, за каждое из которых архитектора следовало бы выпороть. Глаз отдыхал, лишь устремившись
