— Он просто ублюдок.
— Конечно, ублюдок. Но я бы не советовала тебе так говорить. Это слово здесь зарезервировано для знаменитого главы проекта «Цербер», что в юпитерианской точке Л-5.
— Сидя на собрании, я как раз думала, что лучше бы я туда, а не на станцию «Аргус» устроилась.
— Не слишком удачная мысль. Там было бы не лучше. Вообще-то Филип Ублюдок похитрей и пообходительней Джека Людоеда, но я слышала, что в совместной работе он еще худшее дерьмо.
— Тогда они друг друга стоят. Им бы вместе работать.
— Когда-то они работали вместе. Насколько я слышала, это было идеальное сочетание. Филип, предельно подлый и пронырливый, лучше в теории, а у Джека перевес, когда дело до разработки детекторной аппаратуры доходит. Но Джек на два года младше Филипа, а знаешь, как это у братьев бывает. Филип с малолетства привык Джеком командовать, но когда Джеку стукнуло девятнадцать, он такого уже потерпеть не смог.
— И решил все это удовольствие по тарелкам разлить?
— Возможно. Но ты сейчас возмущена из-за того, как он с тобой обошелся. Пусть это тебя не раздражает. Разве ты не слышала, как он со всеми разговаривает?
— Мне наплевать. Ни у кого нет права так разговаривать с людьми.
— Джек считает, что у него есть такое право.
Они уже входили в главный зал, где проводился прием сигнала и первоначальное сканирование. На пороге Ханна помедлила.
— Подожди, Милли. Там нас смогут услышать, а я хочу сказать тебе кое-что наедине. На вид ты достаточно молода, чтобы сойти за сущего ребенка со свежим личиком, но это тебя не спасет. Джек Бестон находит тебя привлекательной — да-да, это так, и не спорь. Я знаю все признаки. А насколько я могу судить, две главные страсти в его жизни — это поиск внеземного разума и обольщение новеньких сотрудниц. Ты, конечно, можешь запросто отказаться...
— Я дьявольски запросто откажусь!
— ...но Джек не очень легко принимает слово «нет» за ответ. Кроме того, если ты найдешь его привлекательным и с ним переспишь, ты вскоре выяснишь, что никаких дополнительных внепостельных привилегий это не дает. От Джека Бестона особых милостей не жди. Когда дело дойдет до работы, он опять будет Людоедом.
— Ты все это доподлинно знаешь?
Уголки сверхподвижного рта Ханны за долю секунды приподнялись и опустились.
— Поверь мне, Милли, я знаю. И не трудись говорить, что я поступала глупо. Потому что я так не считаю. Здесь особо нечем заняться помимо работы, а ДБ не держит обид, когда все кончается. И я тоже. Я просто советую тебе быть внимательнее. Ручаюсь, он сегодня же явится почву зондировать. Продолжай его ненавидеть, и все будет замечательно. А вот если ты почувствуешь симпатию к дьяволу, считай, что ты в беде.
Ханна не дала ей шанса на дальнейшие расспросы и быстро прошла в огромный куб главного зала. Поначалу Милли за ней не последовала, поскольку уже там бывала. Но затем ей снова захотелось ощутить священный трепет, покалывание благоговейных иголочек, поднимающееся вдоль позвоночника прямиком в задний мозг.
Ибо в этом зале было то самое, что так ее манило. Здесь сливались тридцать четыре миллиарда отдельных сигналов, отобранных из узких частей спектра нейтрино и электромагнитной энергии, из всех небесных секторов. Здесь эти мириады сигналов просеивались, сортировались и проверялись на предмет аномалий, что стояли особняком, отклонений, которые так и взывали: «Посмотри на меня, посмотри! Я послание со звезд!»
Шесть лет тому назад, когда ей стукнуло семнадцать, Милли столкнулась с другим посланием, тем, что возникло на самой заре СЕТИ. Полтора столетия тому назад Фрэнк Дрейк послал своим коллегам набор нулей и единиц, предлагая им этот набор расшифровать. Никому их них этого сделать не удалось.
А вот Милли удалось. От первичных факторов набора цифр она продвинулась сначала к картинке, затем к интерпретации. И ее нынешнее присутствие в главном зале станции «Аргус» имело прямую связь с эмоциональным порывом того дня. Там была развилка на ее личной дороге, момент, когда радостная перспектива стать Мастером Сети Головоломок померкла перед вызовом, таящемся в послании со звезд.
Правда, никакого гарантированного сигнала здесь не было, но на его месте оказалось почти бесконечное множество возможных. Распределительная система наблюдения вокруг станции Л-4 «Аргус» по-прежнему разрабатывала древнюю скважину ранних исследователей — участок между спектральными линиями нейтрального водорода и гидроксильного радикала, куда добавлялась зона резонансного захвата нейтрино, регион, о котором на заре СЕТИ никто даже и не мечтал.
Работа приобрела новую сложность, когда уже нельзя было сказать с уверенностью, что возможный сигнал действительно является сигналом, а детекторная аппаратура последовательно становилась все более изощренной. Есть ли там что-либо? Сейчас на этот вопрос было еще сложнее ответить. Милли задумалась о сравнении. Что было труднее расшифровать: сигнал, посланный людям людьми, намеренно запутанный и бросающий вызов их изобретательности, но с обещанием, что это именно сигнал? Или послание со звезд, задуманное как ясное, силящееся быть услышанным, желающее быть прозрачным по смыслу и отправленное любой иной форме жизни, которая сможет его принять?
Что бы Фрэнк Дрейк сказал сейчас, будь он здесь, чтобы оценить свое наследство? Первоначальное прослушивание производилось только для двух звезд, тау Кита и эпсилона Эридана, на самом минимуме радиочастот, в течение периода времени, который составлял всего лишь одно деление на великих небесных часах. Скорее всего, Дрейк бы просто покачал головой и улыбнулся себе под нос. Он был ученым и реалистом, но глубоко внутри у него сидела искорка чудачества, которая и сподвигла его дать своему проекту название «Озма» — название, в которая самая чуточка магии сочеталась с намеком на экзотическую загадку. Пожалуй, скорее чем удивиться, Дрейк испытал бы разочарование от того, что они так долго и так тщательно искали — и ничего не нашли.
«Пока ничего, — подумала Милли. — Где же они? Будь терпелив, Фрэнк, и ты, старина Энрико Ферми, тоже. Они там есть. И мы обязательно их найдем».
Меньшее помещение за главным залом, где теперь стояла Милли, было по контрасту с ним полностью заэкранировано от внешних сигналов. Именно туда отправлялись на анализ аномалии, десятки и сотни потенциальных посланий со звезд, ежедневно отбиравшихся из необработанных входных сигналов. Одним из самых любопытных результатов теории информации является то, что возможная информация, несомая внутри сигнала, прямо пропорциональна его случайности, его непредсказуемости. Если что-то полностью предсказуемо, вы по определению в точности знаете его содержание, и оно вам ничего нового не скажет. С другой стороны, если входящий сигнал полностью непредсказуем, то в принципе каждая отдельная частичка содержащихся в нем данных представляет собой потенциальное сообщение. Должна присутствовать четкая линия: достаточно закономерностей, чтобы объявить о разумной компоновке (последовательность простых чисел, теорема Пифагора, последовательность квадратов целых чисел, цифры числа «пи»), и в то же время достаточно вариаций, предлагающих более специфическую информацию. Но как мог внеземной разум эту линию провести?
Милли пересекла главный зал и встала на пороге внутреннего святилища. Ханна куда-то исчезла. Милли какое-то время ее не искала и теперь понятия не имела, куда она могла деться. Впрочем, это было неважно. На данный момент у Милли не было ни малейшей потребности в чьей-либо компании. Она находилась в самом узле, фокусе потока информации, что струилась сюда со всех космических направлений и расстояний, из пределов нашей галактики и извне. Здесь царила тишина, но внутреннее ухо Милли уловило шум могучей и стремительной реки данных, питаемой дождем со всей вселенной.
Что теперь Милли Людоед с его приступами паранойи и грубыми манерами? К черту Джека Бестона. Она не ради него сюда явилась. Ради вот этого.
Милли направилась было к одному из рабочих мест, где она смогла бы ухватить пучок аномалий и проанализировать их на предмет того, не указывает ли там что-нибудь на целенаправленный сигнал, и в этот самый момент она увидела Джека Бестона. Он стоял в самом центре помещения, метрах в десяти от Милли. Судя по всему, Людоед понятия не имел, что она тоже там. Слегка наклонив голову, он смотрел
