члена семьи, какого она когда-либо знала. Ее родители, как и родители Себастьяна, остались безликими и безымянными, входя в те семьдесят процентов одиннадцатимиллиардного населения Земли, что погибли в первые же несколько минут Великой войны. В принципе, Яна уже тогда была достаточно взрослой, чтобы помнить отца и мать, но первым ее воспоминанием был пугающий самолет, за которым последовала горячая еда в лагере для перемещенных лиц под Гусвиком. А до этого — совсем ничего.
Выяснилось, что собеседование будет проводить женщина, а не мужчина. Худая, рыжеволосая, с тонкими, напряженными губами. Она носила темно-зеленую форму гражданского чиновника Внешней системы и казалась настолько же смущенной, насколько Яна нервозной.
— Итак, Янина Яннекс и Себастьян Берч, — начала женщина. — Горнорабочие. — Этому слову она придала колоссальный акцент. Дальше чиновница хмуро взглянула на экран своего персонального компьютера, после чего внимательно изучила всю стометровую плавучую платформу «Глобальных минералов» и бесконечную водную гладь по ту ее сторону. Собеседование она решила проводить прямо на палубе, хотя небо становилось все темнее, и пророчество Себастьяна о дожде казалось все более правдоподобным. — Вы указали себя как горнорабочих?
— Да, все верно. — Янина бросила гневный взор на Себастьяна. Кроме через силу выдавленного приветствия, он пока еще ни слова не произнес.
Тогда женщина, которая представилась как доктор Вальния Блум — директор Вальния Блум, глава научно-исследовательского центра на Ганимеде, — спросила:
— Вам не трудно было бы пояснить?
— Нет, не трудно. — Яна в ожидании взглянула на Себастьяна. Тот опять молчал как рыба, и в конце концов ей пришлось продолжить: — Это займет несколько минут.
— Через несколько минут нешуточный дождь пойдет, — вдруг разродился Себастьян.
Вальния Блум, судя по всему, не особенно поверила и внимательно оглядела затянутое облаками небо. А Янина задумалась, видела ли эта женщина когда-нибудь дождь. Ни на Ганимеде, ни где бы то ни было еще во Внешней системе никаких водяных дождей не бывало. На Венере шел дождь серной кислоты, а на Титане падали капельки углеводородов. На Тритоне, читала Янина, имелись гейзеры жидкого азота, но их едва ли можно было причислить к дождю. Себастьян не сводил безучастного взора с Вальнии Блум, которая наконец сказала:
— Насчет дождя посмотрим. Пожалуйста, рассказывайте. И покороче.
Яна кинжальным взглядом впилась в Себастьяна. Этот взгляд откровенно приказывал: «Говори!» После долгого молчания она почувствовала, что говорить придется ей.
— Получилось так, что главные залежи материкового ископаемого горючего на Земле всегда находились в северном полушарии, которое по-прежнему необитаемо. Уголь под ледниковым покровом Антарктиды также недоступен. Однако южное полушарие сейчас переживает бум. Таким образом, существует громадная потребность в энергии и пластических материалах, но нет способа ее удовлетворить.
— Мне казалось, вашу энергетическую проблему своими термоядерными реакторами типа «мобиль- кроха» решил Сайрус Мобилиус.
— Да, он это сделал, но только для всего, что может управиться с восемью мегаваттами и выше. Однако быстро развивающиеся южные регионы испытывают потребность в небольших портативных блоках, генерирующих всего-навсего несколько киловатт. И вот эта конструкция данную потребность удовлетворяет.
Яна указала на экстрактор, торчащий из центра платформы «Глобальных минералов», и убегающий на юго-запад трубопровод. Доктор Блум непонимающим взором на все это дело уставилась.
— Метан, — произнес Себастьян за долю секунды до того, как Янина почувствовала, что снова должна взять на себя инициативу. «Слава Богу! — подумала она. — Наконец-то хоть слово!» Однако больше одного слова ожидать ей, похоже, не стоило. Наконец Яна продолжила:
— Внизу, на дне моря, есть метан. Триллионы и триллионы тонн.
— Но метан легче воды. А атмосфера Земли... — Вальния Блум хмурила брови, усиленно припоминая курс химии, — в основном состоит из азота и кислорода. И тот, и другой газ легче метана. Он просто не может находиться на дне океана.
— Да, не может. В смысле, он там есть, только он не хранится в газообразной форме. Он хранится в виде клатратов метана — структур, которые имеют четыре молекулы метана, сцепленные в стабильную форму тремя молекулами воды. При температуре глубокого океана, около четырех градусов Цельсия, клатраты метана — твердые вещества. И их плотность выше, чем у воды, так что если они образуются на океанском дне, они не всплывают на поверхность. А все, что тонет с поверхности, разлагается и производит метан.
Доктора Блум, похоже, не слишком вдохновила нарисованная Яной картина всеобщей порчи и разложения, уникальная для Земли. Другие, порядочные миры, говорило выражение ее лица, держат свое гниение и переработку отходов подальше от цивилизованной жизни. Однако она кивнула, и Яна продолжила:
— Таким образом, если учитывать весь метан, образовавшийся в результате разложения, плюс природный апвеллинг первичного метана, на морском дне содержатся колоссальные его количества. Хотя, конечно, часть массы составляет вода, входящая в состав клатратов. Итак, у нас есть эти громадные клатратные залежи, сотни километров в ширину и десятки метров в глубину. Все, что мы... вернее все, что вот эта конструкция делает, — она указала на экстрактор, — это доводит свой хребет до клатратных залежей и немного их разогревает. Высвобождающийся при более высоких температурах метан поднимается к поверхности, после чего уходит по магистрали.
Ганимедская чиновница явно была обрадована. Впервые она заулыбалась.
— Итак, вы горнорабочие, — сказала доктор Блум. — Пожалуй, можно вас так назвать.
— И знаете, что, — продолжила Яна. — Теперь, когда я об этом задумываюсь, мне кажется, что тот же самый метод может сработать в системе Юпитера для Европейского океана. Там есть жизнь, там происходит разложение, там масса воды.
Это замечание имело куда меньший успех. Улыбка Вальнии Блум сделалась застывшей, а затем сменилась откровенно нахмуренными бровями.
— Мне казалось, даже во Внутренней системе... — «примитивной» Внутренней системе, подразумевал тон чиновницы, — хорошо известно, что Европа представляет собой запретную зону. Аборигенная форма жизни была там обнаружена пять лет тому назад. Мы категорически не желаем, чтобы единственная известная на данный момент инопланетная форма жизни оказалась заражена в погоне за малой промышленной прибылью.
Себастьян открыл рот. Янина почти не сомневалась, что он выбрал этот наихудший момент, чтобы заспорить с директором научно-исследовательского центра. Это могло разом свести к нулю все то хорошее впечатление, которое им, может статься, удалось произвести. Она не сумела придумать никакого способа его заткнуть, но тут, точно дар с небес, две тяжелые дождевые капли ударили ее по левой щеке, а одна — прямиком по носу.
— Вот уже и дождь, — сказала Яна. — Как Себастьян и предсказывал. Давайте спустимся в каюту, пока мы все не промокли.
«И, — подумала она, — быть может, по пути у меня появится возможность отвести этого несчастного рохлю в сторону и объяснить ему, что говорить о том, о чем не следует, хуже, чем не говорить вовсе».
Эх, благие пожелания...
По дороге вниз доктор Вальния Блум липла к Себастьяну почище вакуумного насоса, пока они все трое не упаковались в крошечную комнатенку, служившую убежищем для младших членов бригады.
Очевидно, там чиновница достигла нового пункта своей программы, поскольку, словно бы молча прислушавшись к какой-то внутренней подсказке, раскрыла папку и подтолкнула ее вперед.
— Это ваши?
— Да. — Янина узнала документы своего письменного тестирования — как ответы на стандартный набор вопросов, так и сочинение на свободную тему. Она тогда рискнула рассмотреть экономический рост спутников Юпитера со времени первой колонизации, а затем использовала это для соответствующих проекций на развитие систем Сатурна и Урана.
