– Вы не представляете, как я вам благодарна. Эту историю я рассказываю в первый раз, просто не с кем было поделиться. Она вышла из меня, и сразу стало легче, спасибо, спасибо!
Лора прильнула на мгновение к моему плечу и, резко повернувшись, выбежала из номера. На моей щеке медленно остывал отпечаток ее губ.
Я тщательно запер дверь, сбросил одежду и ринулся в душ. На определенном этапе духовного пути кожа начинает ощущать слова других людей и реагировать на их эмоции. От лжи и грубости я чешусь, от подлости скукоживаюсь, от наглости – покрываюсь мурашками. Самый лучший способ остановить раздражение – принять контрастный душ.
За шесть часов, проведенных с Лорой, я извелся от желания прекратить разговор и броситься в ванную. Трудно поверить, будто она участвовала в этой вакханалии, ничего не понимая, ведь учили же ее чему-то, да и сама человек незаурядный. Или... или все придумано, от начала и до конца, с пока еще не понятной мне целью.
Я залез в душ, открутил кран до максимума и кинулся под струю. Нет, она меня, несомненно, ловит, причем по-женски. Расставила силки, забросила удочки, раскинула сети. Впрочем, в чем ее цель – вопрос последнего плана, главный вопрос, почему она ловит именно меня. Значит, мое поведение дало повод начать атаку. Ведь Лоре известно, что я женат, следовательно, моя связь с женой показалась ей недостаточно крепкой. Честно говоря, она не сильно ошибается.
Я повернулся, подставив под струи лицо и грудь.
Глупости, я люблю свою жену, я счастлив, у нас прекрасная семья, для меня она единственная женщина в мире. Точка. Как и в любой дружной семье, у нас иногда бывают размолвки, даже ссоры, но они не заслоняют главного, основного.
Каждый человек проходит в жизни множество испытаний. Болеют дети, не ладится с работой, ропщет жена, умирают родители, друзья. Как говорил Ведущий: человек должен выдерживать течение жизни, словно вол удерживает ярмо. Смысл страданий в уроке, который мы выносим из них. Если не учиться, испытание повторяется опять и опять, пока понимание ситуации не прорывает круг. Большинство людей вертится всю жизнь в замкнутом колесе несчастий и умирает, так ничего и не поняв.
Я снова повернулся, позволив воде очищать спину.
За годы совместной жизни накопились, правда, вещи, которые трудно забыть. В такие моменты я начинаю ненавидеть свою феноменальную память: она слишком цепляется за то, что неплохо бы выпустить из виду.
Мы прилетели в Реховот осенью и сразу сняли небольшой домик, окруженный заброшенным садом. В листве старых деревьев, словно китайские фонарики, светились апельсины. За первые несколько дней мы объели ближайшие к дому деревья, но потом аппетит пошел на убыль, и лишь иногда, в охотку, Вера приносила мне свежевыжатый сок. Сад мне понадобился для ночных уединений, тогда я проходил эту ступень в своем духовном путешествии, и более идеальное место трудно было представить.
Каждую ночь я поднимался в два часа, пил из термоса приготовленный Верой чай и уходил в сад. Там я вспоминал прошедший день, стараясь не упустить ни секунды, и просеивал каждые мысль, слово и поступок через сито психометрии. Собеседниками мне служили деревья и редкие ночные птицы. К утру картина полностью прояснялась: я знал промахи, видел удачи и готовился вступить в новый день во всеоружии изученного опыта. Спустя несколько лет необходимость в такого рода упражнениях пропала, правильные привычки укоренились, став частью натуры.
В одну из ночей я услышал жалобное мяуканье. Звуки неслись из-за дома, с той стороны, где хозяева сложили старые ящики, доски, полусгнившие фанерные коробки и прочий, никому не нужный хлам. Коты забредали к нам каждый день, но не задерживались, Вера запрещала кормить их, опасаясь, будто дом превратится в место паломничества всех окрестных котяр. Поканючив и поныв, коты удалялись, не солоно хлебавши, но с гордо поднятыми хвостами. «Бедный, но честный», – говорил их вид, хотя о какой честности тут могла идти речь!?
На сей раз звуки не прекращались, я обошел дом и, после недолгих поисков, обнаружил недавно разродившуюся кошку. Утром, тихонько отозвав Полинку в сторону, я показал ей молодую мать. Полинка восхитилась и побежала за молоком.
–Только тихо, – предупредил я, – а то мама заметит.
Кошка долго скалила зубы, думая, наверное, что мы заримся на ее котят, но потом успокоилась и даже немного полизала розовым язычком блестящую поверхность молока. Довольные, мы разошлись по своим делам: я – в школу психометристов, а Полинку жена повела в детский садик.
Через несколько часов меня позвали к телефону – дело довольно редкое, занятия прерывали только в крайних случаях. Взволнованный, я поднес трубку к уху.
– Милый, у нас опять завелись коты. Ты ведь запретил убивать, так я сложила их в коробку из-под обуви и вынесла на дорогу. А машины объезжают, и объезжают, как же быть, милый?!
Я просто окаменел у телефона.
– Отнеси коробку за дом, – слова выдавливались, будто зубная паста из почти опорожненного тюбика, – я вернусь и найду решение.
Вечером выяснилось, что кошка уже перетащила котят в безопасное место, подальше от нашего сада.
К Вере я не прикасался несколько месяцев, не мог. Сначала ссылался на упражнения, но потом она заподозрила недоброе и начала приставать с расспросами. Мы проговорили всю ночь, под утро Вера пообещала начать учиться, ходить на вечерние курсы для женщин. Слово свое она сдержала, но толку от занятий почти не было, проблема скрывалась не в объеме знаний, а в характере, моральных качествах, вещах практически не исправляемых.
Написано в наших книгах: моральный уровень ребенка зависит от духовного состояния матери в момент зачатия. О чем она думала, на что была настроена, – все эти мелочи отпечатываются на зарождающейся в тот миг душе. Оттого так строги наши правила, а непосвященным семейная жизнь психометристов представляется сущим мучением. Судя по характеру Веры, мысли ее матери в тот самый момент блуждали где-то далеко.
Реховот произвел на меня оглушающее впечатление. Вернее, не весь Реховот, а район, примыкающий к дому главного мастера Х. На второй день после прилета, чуть отойдя от встряски, мы с отцом пошли в район психометристов. Далеко идти не пришлось: район начинался за углом, друзья отца специально сняли нам жилье неподалеку. Не успели мы пройти и ста метров, как вдруг из домов начали выскакивать люди и сломя голову бежать к большому зданию в конце улицы.
– Что случилось? – попытался спросить отец одного из них.
– Мастер, – прокричал тот на бегу. – Мастер пошел делать упражнения!
Через несколько дней эта регулярно повторявшаяся ситуация уже не казалось нам странной. Наибольшим удовольствием, почетом и привилегией для психометристов, живших возле Х., была возможность выполнять упражнения вместе с Мастером.
– Во время упражнения он видит каждого, – утверждали «старые психи», – заглядывает в каждую душу и наводит в ней порядок. Тот, кто умеет прислушиваться, выходит из зала, словно после личной беседы.
Мы с отцом тоже попытались проникнуть в зал, но безуспешно. Каждый клочок пола, кусочек скамейки, подоконники, были давно поделены, и хозяева, не церемонясь, попросту спихивали чужака с «законного» места. Меня это поразило больше всего остального и во многом определило дальнейший путь.
– Послушай, – пытал я отца, – ведь психометрия должна делать людей лучше, утонченнее, более чувствительными к бедам ближнего. Как можно пинать незнакомого человека, а потом блаженно застывать в медитации? Чего стоят благообразная внешность, умные глаза и седая борода, если ее хозяин ведет себя, будто пятнадцатилетний мальчишка?
– Не спеши делать выводы, – урезонивал меня отец. – Двор Мастера похож на мастерскую часовщика. Отремонтированные часы он отдал заказчику, а ожидающие ремонта держит возле себя. Не обращай внимания на внешность, смотри на поступки. Если они стоят немногого, значит, и человек немного стоит.
В то время по наивности, я все рассказывал Вере. Только потом я понял, насколько справедливо
