провернуть.
Гарри ответил не сразу. Он еще немного помолчал, а затем начал размышлять вслух:
– Ты уверен, что за это дело возьмется Чарли Петерсон?
– Да, – солгал Клей. Это была вполне оправданная ложь. Прокурор не сомневался, что у матери Руди не найдется средств, чтобы нанять другого адвоката. Таким образом, оставался Чарли. Прокурор понял, куда клонит Гарри. Если делом займется Чарли Петерсон, то не грех немного подтасовать улики.
– Отчет еще не готов. Результаты токсикологических анализов не получены. Мы можем ограничиться предварительным отчетом, в который я непреднамеренно не внесу упоминания о наличии в теле убитой спермы, однако укажу на это в дополнении. Это легко сделать. Дополнение я задержу на пару месяцев, но затем выкручивайся как знаешь. Любой, кто потребует дополнение, сумеет его получить. И если дело будет вести не Чарли, а другой адвокат, последствия окажутся непредсказуемыми.
Клей пришел в восторг: ничего подобного он от Гарри не ожидал – тот изобрел способ официально скрыть улику. Чарли Петерсон в своем обычном состоянии подпития не вспомнит ни о каком дополнении. Сто лет его не потребует, тем более что токсикологическая экспертиза не имела никакого отношения к причине смерти.
Но теперь от его первоначального восторга по поводу компромисса с Гарри Татхиллом не осталось и следа. С появлением знаменитой – а в их случае, к несчастью, знаменитой – Трейси Джеймс все кардинально менялось. От нее не утаишь дополнения к отчету коронера.
Глава 13
Гарольд Виктор Фишер приобрел старое, построенное в викторианском стиле двухэтажное здание на окраине Веро-Бич для своего офиса и лаборатории. Веро представлял собой пример современного, расползающегося во флоридском духе города: был замусорен многоэтажными домами, скопищами жилых автотрейлеров и безликими типовыми постройками, которые расставляли, будто фишки на доске «Монополии». Вдоль проходящей через город федеральной дороги номер один стояли рестораны всех мыслимых сетей, их реклама, словно сорняки на плохо ухоженном газоне, расцвечивала на разной высоте стены окрестных домов. Но здание Г.В. выделялось, среди прочих достоинств, обустроенной территорией, производя впечатление респектабельности, чего владелец, собственно, и добивался. Хотя культура не была его коньком, Фишер любил пустить пыль в глаза.
Поначалу он имел практику в Майами, но конкуренция оказалась слишком жесткой. Все его деньги ушли на рекламу. Г.В. не мог похвастаться свободным владением двумя языками и к тому же вскоре обнаружил, что на курорте, набитом знаменитостями, все перевернуто с ног на голову. Подавляющее большинство населения можно было смело признать невменяемым, так что ему приходилось консультировать оставшихся, еще не совсем свихнувшихся, и помогать им справиться с окружающим их полным безумием. Уникальная задача, абсолютно незабываемая, но в качестве ежедневной рутины совершенно непригодная, так что он начинал уже тревожиться за собственную психику. И тогда Г.В. перебрался в Веро-Бич – дорога сродни путешествию с Марса обратно на Землю.
Причины, по которым он выбрал Веро, были схожи с теми, что руководили Трейси. В Веро отсутствовала жесткая, как в Майами, конкуренция, но в то же время территория была достаточно обширной и давала возможность заполучить прибыльных клиентов. Г.В. приехал сюда за деньгами.
Стал судебным психиатром, а это означало, что он не принимал больных и не лечил недуги. Он продавал свои услуги самым выгодным покупателям в качестве свидетеля-эксперта и давал заключения о причинах, следствиях и обо всем, что стояло между этими полюсами. Вскоре после того, как эксперт обосновался в Веро, нашел Трейси, или, скорее, она нашла его. Их «брак» был заключен на небесах. Трейси пропускала клиентов через свою контору, словно поток бревен на конвейере бумажной фабрики, и немалая их доля на этом пути доставалась Г.В. Он и Трейси разделяли мнение, что любой, кто пострадал от невнимания других, получил психологическую травму.
Поскольку Трейси, как правило, старалась урегулировать споры на ранних стадиях, Гарольду Виктору редко приходилось выступать перед публикой и его популярность была невелика. Но если бы обнародовать все, что он сделал, открылись бы сотни вынесенных суждений по поводу психологического состояния клиентов Трейси: от депрессии до более экзотических – посттравматические синдромы, – какими бы оно ни было вызвано причинами. Заключения оборачивались сотнями тысяч долларов гонораров для «дружины Джеймс» и приличным вознаграждением для самого Г.В. – и нельзя сказать, что он их не заслуживал. В тех редких случаях, когда эксперту предстояло выступать в суде, он всегда тщательно готовился, убедительно излагал свои мысли, чтобы исключить последующий перекрестный допрос. Его образование было более чем солидным: диплом Корнеллского университета и ученая медицинская степень Университета штата Пенсильвания. Когда Фишера спрашивали по поводу сотрудничества с мисс Джеймс, ответ всегда звучал так: «Что-то такое припоминаю, но фамилии клиентов и даты забыл. Меня приглашают многие адвокаты».
В современном мире, где царит относительность, это явление известно как избирательная память.
Руди немного отличался от других клиентов, которых Г.В. получал с конвейера Джеймс. Обычно Гарольд Виктор делал заключения по поводу вменяемости и возможности обвиняемого предстать перед судом. Но в данном случае Трейси пожелала, чтобы он проверил необычную в судебной практике теорию. Она утверждала, что ее подзащитный, будучи интеллектуально не вполне полноценным, не мог вполне осознать, а следовательно, не должен был подписывать определяющий его права документ. Речь шла не о простой недееспособности – Трейси понимала, что так она могла проиграть, – а о недееспособности, граничащей с наивностью. Она хотела доказать судьям, что благодаря неполноценному умственному развитию Руди тот оказался неспособным отказаться отвечать на вопросы Уэсли Брюма, хотя полицейский предупредил его о праве хранить молчание. Поскольку утверждение было сомнительным, Г.В. получил карт-бланш на предмет расходов и не преминул этим воспользоваться. Первым делом он отправился в Бэсс-Крик повидаться с клиентом.
Руди уже три недели сидел в тюрьме округа Кобб, когда к нему пришел Г.В.
Как многие другие, Руди наслушался страшных историй о местах заключения и ожидал самого худшего. Но в тюрьме оказалось вполне спокойно – даже раздражающе спокойно. Заключенных было немного, и Руди быстро освоился с ежедневной рутиной: завтрак в семь, затем тренировка – карате, приседания и отжимания. Охранник предупредил парня, что, когда тот попадет в тюрьму штата, придется бороться за неприкосновенность задницы, и он готовился к этому. После обеда заботился о сердечно- сосудистой системе – играл в баскетбол или бегал в спортзале.
Элена приходила к вечеру. В тюрьме округа ей разрешили каждый день посещать сына. Однако Руди тяжело переживал ее приходы. Он привык обнимать и целовать мать. Видеть ее, но не иметь возможности прикоснуться – это было похоже на пытку. Было бы легче для обоих, если бы Элена приходила реже. Она никогда не злоупотребляла опекой. Хотя и понимала, что материнская забота потребуется Руди дольше, чем другим молодым людям, но считала, что сын должен стоять на собственных ногах. Но теперь он оказался в тюрьме, и в этом отчасти она винила себя. Для Руди тюрьма была незнакомой территорией, и Элена не представляла, достаточно ли он силен, чтобы справиться с таким испытанием. Она хотела, чтобы сын знал: мать всегда рядом.
Она приносила книги и журналы, и Руди читал их по вечерам. Иногда среди ночи ему представлялось, что он уже в тюрьме штата – на него нападает ватага заключенных, они обзывают его «недоразвитым», «тупицей» и валят на пол, чтобы подвергнуть гнусному унижению. Но он всегда просыпался до того, как это происходило. Трясся, покрывшись потом, и лежал, не решаясь закрыть глаза.
«Ничего подобного не позволю, – обещал он себе. – Им придется сперва меня убить». Затем он вспоминал о скопе – как птица парила над миром, а в нужный момент пикировала, чтобы нанести смертельный удар. «Я буду как она – безжалостным убийцей». Только после этой мысли он снова засыпал.
