подобие карты, которую затем собственноручно изобразил охрой на нескольких сшитых между собой коровьих шкурах. Разумеется, от одного вида этого чудовища географ двадцать первого века пришел бы в ужас, не найдя там ни сетки координат, ни сколь-нибудь вразумительного масштаба. Но для меня этот “коровий атлас” был поистине неоценим, ибо помимо рисованных планов я записывал в него и всю получаемую информацию. Когда же Всегдр расстилал на траве мое рукотворное творение и я начинал озвучивать свои записи, показывая при этом рукой направление нашего движения, реки, горы и разные страны, то на лицах моих воевод читалось уже не только высочайшее почтение, но и почти мистическое преклонение. Созданную мною карту можно было, видимо, считать первой в истории человечества. Увы, я прекрасно знал, что до потомков не дойдет даже памяти о ней!
За несколько дней похода по степи мы почти никого не видели. Лишь изредка на горизонте мелькали конные фигурки да кто-то жег на дальних курганах сигнальные костры. Затем произошло несколько мелких конных стычек, но и они завершились ничем. Скифы так же стремительно исчезли, как и появились, а наши их не преследовали. Крупное столкновение произошло всего лишь раз. Из-за окрестных холмов внезапно кинулось на нас в атаку более тысячи всадников. Однако не успели скифы проскакать по направлению к нам и половины расстояния, как их тут же контратаковал Вышата во главе с тысячей наших всадников. Над головами воинов трепетали на свежем степном ветру наши багряные стяги. Остальная часть колонны разделилась на два отряда и попыталась взять нападавших в клещи. Вот две конные лавы сшиблись на всем скаку. Несколько минут на поле брани царила полная неразбериха, но кочевники обратили своих коней вспять и так же стремительно понеслись от нас, как только что нападали. Запели боевые рожки, и наши всадники тоже повернули обратно. Разгоряченные схваткой, воины нехотя съезжались к месту сбора.
— Каковы потери? — спросил я Вышату.
— Убитых нет! Несколько раненых!
— Отлично! — сказал я обрадованно.
Результат боя был, однако, для меня не совсем ясен, так как я не знал цели произведенного нападения. Если скифы ставили своей целью разгром нашей колонны, то тогда успех на нашей стороне, если же целью их нападения было лишь прощупывание наших сильных и слабых мест, то они вполне могли быть удовлетворены достигнутым результатом. Несколько захваченных пленников упорно молчали при допросе, и я, к всеобщему удивлению, велел всех отпустить. Не менее остальных были удивлены моим решением и сами пленные, которые уже были готовы и к пыткам, и к казням. Не заставив себя упрашивать, они тут же вскочили на лошадей и умчались прочь.
— Неразумно было отпускать врагов, которые расскажут о том, что они увидели у нас! — посетовал на меня Вышата.
— Вполне разумно отпустить тех, с кем мы не желаем воевать и враждовать! Это жест дружбы, и я надеюсь, что его хоть немного оценят! — ответил я в тон ему. — И чувства добрые мечом я пробуждал!
Ничего не ответив, воевода лишь пожал плечами и отошел в сторону.
По ночам на привалах мы выставляли усиленные караулы, кочевники, проверив однажды их силу и надежность, больше не пытались нам докучать.
Мы пронзили степь, как острый нож пронзает нежную плоть. Привыкшие к набегам степняки оказались абсолютно не готовы хоть как-то отреагировать на наш проход по их землям. Пронзив степь, мы, однако, не покорили ее. Пропуская нас через себя, она тут же смыкалась за нашими спинами, такая же бескрайняя и враждебная, как и была ранее. Мы уходили все дальше и дальше, оставляя в своем тылу огромные и пока не слишком дружественные территории. Как сложится наш поход в дальнейшем и чем нам грозит удаленность от своих земель, оставалось лишь только гадать.
А в одну из ночей в моем походном шатре внезапно объявился нежданный гость. Маленького роста, четверорукий, с большой бородой, гость был сердит и раздражен. Две его руки были явно лишними, бородатый карлик попросту не знал, куда их девать. По его нахальству да еще по тому, как он сумел проникнуть ко мне сквозь охрану, я сразу же понял, что своим присутствием меня осчастливил один из местных богов. А вспомнив донесения вездесущих волхвов, я примерно определил и его имя. Это был, скорее всего, верховный бог кочевых скифов Папай. Пока гость исподлобья оглядывал меня, я уселся перед ним на расстеленную на траве кошму и жестом пригласил своего визитера сделать то же:
— Садись, Папай! В ногах правды нет! Будь моим гостем!
— Я здесь не гость! Я здесь хозяин! — зло выкрикнул мне в лицо карлик, но сесть на кошму все же не отказался.
Вызывающее поведение скифского бога не произвело на меня ровным счетом никакого впечатления. Предыдущие встречи и общение с богами уже выработали у меня устойчивый иммунитет ко всем их беспардонным выходкам.
— Что тебе здесь надо? — спросил я бородатого карлика.
— Я отец всех скифских богов Папай! — гордо вскинул свою кудлатую бородку старикашка. — Даже ты уже знаешь мое гремящее по всем степям имя! А пришел я, чтобы узнать у тебя, незнакомец, что тебе надо в моих владениях и скоро ли ты уберешься отсюда!
— Я Посланник! — спокойно ответствовал я. — К тебе же я не пришел, а просто прохожу через твои владения, чтобы идти дальше!
Ругаться, а тем более выяснять отношения со скифским верховником у меня не было никакого желания. Дело надо было решать миром, а потому я был настроен на редкость дружелюбно. Но Папай, видимо, имел на сей счет иную точку зрения. Он начал долго и грязно ругаться, а затем, подбежав ко мне и задрав голову, пытаясь заглянуть мне в глаза, закричал:
— Ну и что мне до того, что ты перебил где-то на севере несколько дюжин всяческой нечисти! Здесь у тебя этот номер не пройдет! Ты простой смертный, хоть и зовешься Посланником! А я бог, и тебе не остается ничего, как только молиться мне и исполнять мои повеления. Перун уверял меня, что вы ничего не тронете в моих степях, а на деле все оказывается наоборот! Твое войско — сборище негодяев!
Последняя фраза показалась мне особенно обидной. Ко мне коротышка мог относиться как угодно, но при чем же здесь мои воины?
— Это почему же сборище негодяев? — спросил я зло.
— А почему твой паршивый дракон сожрал целый табун моих священных скакунов с пастухом в придачу? — буквально убил меня известием Папай.
