Макс не отвечал, по-прежнему катался по траве и кусал и без того окровавленные губы. Я не сомневалась в том, что сейчас у него болевой шок. Он ничего не видит, не слышит и вообще не понимает, что происходит. Нужно переждать, больше я ничего не могу сделать. Наконец Макс пришел в себя, подполз ко мне и лег рядом.
Мы лежали на мокрой траве, касаясь плечами друг друга в мокрой, порванной и окровавленной одежде, оба мирились с раздирающей болью и наблюдали за тем, как догорает самолет. Дождь перестал. Но нам это было безразлично. Я лежала с открытыми глазами и мечтала о том, чтобы вновь потерять сознание. Если я потеряю сознание, то не буду чувствовать боль. Уж слишком она резкая и невыносимая. Собрав остатки сил, я прощупала свои ребра и с облегчением вздохнула. Переломов не было.
– Что там у тебя? – спросил Макс.
– Переломов нет.
– А ноги?
– Мне кажется, нога сломана.
– Нос тоже сломан.
– Это значит, что у меня теперь будет кривой нос?
– Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.
– Я больше не могу выносить боль, – почти плача сказала я и тихонько всхлипнула.
– Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая ты сильная. Так играть может только сильная женщина. Я когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.
– Правда?
– Правда.
– А почему ты не говорил мне об этом раньше?
– Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.
– Это потому что мы умрем? – спросила я довольно спокойно. Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.
– Ты что такое говоришь?!
– Но ведь мы даже не можем встать. Я не могу остановить носовое кровотечение. Я не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего. Наверно, скоро у меня начнется агония и я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого нет. Мы даже не знаем, где мы находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Скажи честно, мы умрем?
– Наверно, очень глупо не умереть в воздухе в падающем самолете, а умереть на земле.
– Глупо. А разве смерть бывает умной? Все люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то теряет управление, кто-то тонет, кто-то умирает от элементарного гриппа… Это же глупые смерти. Так же и у нас.
– Мы выживем. Только немного отлежимся. Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.
Я облизала сухие губы и почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.
– Мне очень больно, – простонала я и закрыла глаза. – Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.
– Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.
Вскоре мне стало совсем плохо. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.
– Девочка моя родная. Потерпи. Ну потерпи, скоро станет легче.
– Поцелуй еще.
– Что?
– Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.
Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…
Глава 14
Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал о том, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Еще немного, и будет светать.
– Почему ты не замужем?
– Не знаю. Наверно, потому, что счастливых семей не бывает.
– А одиночество бывает счастливым?
– Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.
– Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, я поразился тому, какое одиночество было в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя от одиночества.
– Одиночество – это состояние души.
