И теперь даже неизвестно, в какой он больнице! Я как будто чувствовала!
— Заранее-то не расстраивайся, — буркнул Сережка. — Может, обойдется.
Павлик погладил его по макушке:
— Дельный совет. Толковый.
— Можно без ваших шуточек обойтись?! — закричала Вера.
Разумеется, она давно привыкла, что мальчишки постоянно посмеиваются друг над другом, устраивают подвохи и розыгрыши. Очевидно, им нельзя иначе — дух соперничества. Но сегодня могли бы притихнуть.
— Телеграмму нам не выдадут, — смерив Павлика взглядом, проговорил Сережка. — И больницу черта с два найдешь. Их уйма, этих больниц.
— Я еще вечером предчувствовала! — обернулась Вера. — Мы с вышки прыгать идем, я говорю: не надо, вода холодная, а он смеется… Зимой, говорит, в «моржи» запишемся, я нарочно усы отращиваю. А самому идти тяжело, на палку опирается, а рука вся побелела…
Павлик кивнул на телефон:
— Проще простого узнать, куда его отвезли. Есть справочное несчастных случаев.
— Первый раз слышу, — сказал Сережка.
— Раскрой телефонный справочник. Этот номер все родители знают. Чуть что — кидаются спрашивать, не угодил ли гадкий ребенок в катастрофу.
— Тогда понятно, — сказал Сережка. — Небось в твоем доме это популярный номер.
А Вера уже не слушала их. Бросилась к полке, нашла справочник, лихорадочно стала перебрасывать страницы.
— Мальчишки, ловите такси! Чтобы стояло наготове!..
Сережка и Павлик затопали к выходу, но у дверей отчего-то задержались, нервно перешептываясь. Вера тотчас поняла:
— Да есть у меня деньги! Трешка, на продукты выдана!..
3
Едва таксист выжимал приличную скорость, как под железным днищем «волги» раздавался нестерпимый стук и вся она начинала дребезжать.
— Кардан? — небрежным тоном спросил Сережка. В чем, в чем, а в технике он разбирался.
Жилистый, нескладный, весь какой-то закопченный, шофер, страдальчески оскалясь, тоже вздрагивал — будто его самого колотили по пяткам.
— Сменщик удружил! Колесо поменял, а отбалансировать — шиш, времени не хватило… И записочки не оставил, крокодил Гена!
— Не развалимся?
— Если б не в больницу, я б и не поехал. Переобуться надо.
«Волга» скользнула в тоннель, пулеметными вспышками замелькали над головой огни, и резко — будто повернули регулятор громкости — увеличились грохот и свист.
Вера держала в кулаке трешку и поглядывала на счетчик. Уж очень быстро выскакивали на нем цифры. От сотрясения, что ли?
— Есть возможность разориться еще до финиша, — сказал Павлик.
По мнению Веры, у него юмор бывал просто людоедский.
Ударил в стекла пыльный солнечный свет, оборвался грохот; вылетев из тоннеля, «волга» приняла вправо, затем очертила лихой поворот. И когда счетчик дощелкивал последние копейки, показались впереди больничные ворота, и надпись из накладных букв, и забеленные, слепые окна в нижних этажах…
— Сидите! — прикрикнул шофер. — Сейчас спросим, куда подъехать. Территория у них громадная — может, до корпуса еще далеко.
— Так, — сказал Павлик и принялся обшаривать карманы.
В новом кирпичном корпусе, в стеклянном его холле, стояли финские кресла, и было много цветов, и висели громадные зеркала, как в театральном фойе. Но все равно тут пахло больницей. Он сразу ощущался, этот запах. И тишина была тоже больничная, тревожная.
Две медсестрички вертелись перед зеркалом, стараясь потуже затянуть крахмальные халатики. В одном из кресел неловко сидела женщина-инвалид, обхватив рукой черные костыли. Вероятно, она кого-то ждала — мгновенно обернулась, едва ребята вбежали в холл, но затем поскучнела лицом и медленно отвернулась.
— Вам кого, молодые люди? — спросила сгорбленная санитарка, сидевшая у вешалки за деревянным барьером.
— Нужен больной Озеров. Дмитрий Егорович. Вот… — Вера показала санитарке почтовое извещение, словно это был пропуск. — Надо сообщить, что пришла телеграмма. Срочная телеграмма!
— Он когда поступил, Озеров-то?
— Сегодня. Утром, наверно!
— Сейчас проверю… — Санитарка раскрыла журнал. К его корешку тесемочкой был привязан карандаш.
Беззвучно пропорхнули мимо тоненькие медсестрички — отправились на службу в своих крахмальных, сахарных халатиках. Женщина-инвалид с трудом поднялась, пошла к лифту, неумело переставляя громоздкие костыли. И стук этих костылей — туп… туп… туп… — отчетливо разносился по всему холлу.
Вера посмотрела на мальчишек. Они стояли смирные, съежившиеся. Озирались робко. Дунь — и улетят, несчастные… Тоже мальчишеское свойство: всю храбрость оставлять за больничным порогом. Уколы им почаще бы делать. Для профилактики.
Санитарка наконец отыскала фамилию, нажала клавишу на современном телефонном пульте — этаком гибриде телефона и пишущей машинки.
— Софья Игоревна? Больному Озерову из шестой палаты принесли телеграмму. Вы там передайте… Что? А-а, понимаю. Само собой… Хорошо, Софья Игоревна. — Она опустила трубку.
— Оставьте мне телеграмму, ребятки. Он родственник ваш?
— Мы живем рядом. Соседи.
Санитарка замялась, не решаясь говорить. Вера не выдержала:
— Да что с ним?
— Нет, нет. Ничего… Только он без сознания еще. Там врачи дежурят и профессор Канторович… Помогут ему, ничего, клиника у нас хорошая. А телеграмма пускай подождет, не до нее сейчас.
Лязгнула дверь лифта. Косолапо ступая, к раздевалке шел грузный, распаренный человек с бритой лобастой головой. Его мятый халат был расстегнут, в багровом кулаке дымилась сигаретка.
Санитарка торопливо сдернула с вешалки плащ, блеснувший золочеными пуговками, и ждала, держа его на весу.
— Это главный как раз!.. Вы отойдите пока, не мешайтесь тут…
Но профессор заметил их издали.
— Почему здесь посторонние? День неприемный!
— Они к больному Озерову… — поспешно заговорила санитарка.
— Все справки по телефону!!
— Я б не пустила, профессор, да они тут принесли…
— Повторяю: справки по телефону! И никаких передач! Позаботьтесь, чтоб не мешали работать!
Мальчишки готовы были попятиться. И тогда Вера, отмахнув со лба волосы, шагнула к профессору. Она смотрела открыто, ясно. Впрочем, этот взгляд еще ничего не означал. С таким детским светом в глазах Вера и улыбнуться может и в рукопашную пойти. Смотря по тому, как развернутся события…
Это всегда восхищало ее друга Сережку. Да и Павлика тоже. Павлик утверждал, что человеку — в
