Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.
— Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным представлениям, это немыслимо и противоестественно…
— Надеетесь на это мумие? — спросил Павлик.
— Надеюсь на Димку, — сказал профессор. — На Дмитрия Егоровича Озерова. И на его друзей.
Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с забеленными окнами, — а навстречу все попадались фургончики «скорой помощи».
— Обычно-то не замечаешь, — сказал шофер, — сколько людей в беде находится. Около тебя, рядом совсем… А неплохо бы всегда помнить.
— Да, — сказала Валентина. — Верно.
Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:
— Но я так и не понял — зря мы сегодня колбасились или не зря… Сплошной туман в этой медицине.
Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.
— Не понял?
— Не-а.
— Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна…
— Из теории относительности?
— Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен помогать другим, то ему уже не втолкуешь… Безнадежно. Нормальные люди такой вопрос и не задают даже. Они просто помогают.
— Нет, — сказал Сережка. — Ты уж очень. Наш Павлик, в общем-то, нормальный. Только слишком увлекается поэзией, а она… как там, по Пушкину? Должна быть глуповатой?
— Одни грубости на уме, — сказал Павлик.
Вторая глава. История о монетке, брошенной в фонтан, о письмах без обратного адреса, об одиночестве и о замечательной музыке Рея Кониффа
1
Он чем-то напоминал ежика. Ходил всегда чуть сутулясь, глядел исподлобья, жесткие его волосы торчали надо лбом козыречком.
И звали его подходяще — Жека. Что-то сдержанное, сугубо мужское есть в этом имени.
Никто из одноклассников не знал, чем он увлекается, как проводит время. К себе домой Жека не приглашал, в откровения не пускался. Только и было известно, что он не переносит девчонок. Самым жутким наказанием для него было — сидеть с девчонкой за одной партой или вместе дежурить по классу.
Из школы он возвращался всегда один, отшивая настырных попутчиков. Это многих удивляло. Сейчас все-таки эпоха контактов, материки и страны протягивают друг другу руки, — а тут выискался затворник- любитель.
Одноклассники не подозревали, что у Жеки есть и другие чудачества. Например, в последние месяцы у него появился какой-то нелепый утренний ритуал.
Идя в школу, он выбирал не кратчайший путь — дворами, через заборы, как нормальные мальчишки, — а, наоборот, делал лишний круг. Он обязательно шел на соседнюю улицу.
Эта улица была затрапезная, унылая — несколько деревянных домов, дожидавшихся сноса, глухие заборы вокруг котлованов. Грязь, неустройство… Единственным ярким пятном, единственным украшением этой улицы были почтовые ящики — оранжевый и синий, — повешенные на угловом доме.
Жека останавливался неподалеку от ящиков и ждал. Дождь ли сеялся, туман ли дымил, промозглый ли ветер гремел железом на крышах — Жека все равно караулил.
Примерно в половине девятого на улице показывался горбатый пикапчик с надписью «СВЯЗЬ». Нырял на ухабах, мотал дымным хвостом. Тормозил около ящиков.
Из пикапчика вылезала женщина с брезентовыми мешками. «Звяк!» — Натренированным движением женщина вдвигала под ящик железную рамку мешка. И тотчас — невидимые — в мешок сыпались письма, он разбухал и тяжелел на глазах. «Звяк!» — Наполнялся второй мешок.
Занимаясь этой работой, женщина оборачивалась к Жеке. Улыбаясь, кивала ему, как знакомому:
— Опустил письмишко-то?
Жека моргал и отворачивался.
— А на тоскует небось! — посмеивалась женщина. — А она слезы льет! Думает — почта виноватая!..
Жека не отзывался.
Женщина забиралась в пикапчик и, когда он, простуженно рыча, медленно разворачивался, говорила шоферу:
— Маячит, как все равно сторож на зарплате!
— Среди них много чудиков попадается, — замечал шофер. — Главные чудики — пенсионеры да подрастающее детское поколение…
— Ума не приложу, чего ему здесь дежурить!
Пикапчик, скрипуче колыхаясь, скрывался в лабиринте заборов, и только после этого Жека направлялся в школу.
2
В классе, на первой перемене, он укладывал в портфель учебники. Мчавшаяся между партами Лисапета Вторая задела его локтем; портфель, перевернувшись, брякнулся об пол.
Из него покатились шариковые ручки, какие-то гвоздики и шурупы, а еще — веером разлетелась пачка больших цветных портретов.
С неожиданной суетливостью Жека метнулся их подбирать, отталкивал любопытных. Но кто-то успел поднять несколько глянцевых листов. И началось…
— Ребята, он сдвинулся по фазе! Он артисток собирает!
— Ой, правда! Кинозвезды!!
— Девочки, миленькие, он по Вертинской страдает!
— Да он полный букет набрал! Всякие тут цацы!..
Стиснув до побеления губы, зыркая исподлобья, Жека пытался отнять портреты. А их перебрасывали с парты на парту, передавали по кругу — началась детская игра «А ну-ка, отними!»… У Лисапеты Второй стоял на парте пузырек с тушью. Его опрокинули, и аспидная, жирная тушь забрызгала несколько портретов.
Тогда Жека полез драться. Он полез как слепой — не выбирая правых и виноватых, не считая, сколько перед ним противников. Потасовка заваривалась всерьез: девчонки с писком шарахнулись прочь;
