меня восхищает. Он был настоящим человеком».
Смеркается. Жара постепенно спадает. Выключаю кондиционер.
— Можешь открыть окна? — спрашивает Обасан.
— Ну конечно!
Комната наполняется теплым воздухом. Вдруг Обасан вскрикивает:
— Цубаки, смотри!
И указывает в сторону сада.
— Что там?
У меня кольнуло в сердце. «Вон там!» — настаивает она. Присмотревшись, я замечаю в темноте светлячков, которые снуют туда-сюда. На этот раз она не ошиблась! Выключаю в комнате свет. «Хо… хо… хотару кои…» — тихо напевает она. Я подхватываю.
— Юкио был тогда совсем маленьким, — говорит Обасан. — Мимо дома протекал ручей, над которым кружило много светлячков. Мы гуляли вместе: Одзисан, Юкио и я. Как же я была счастлива. Мы жили так спокойно…
Обасан вспоминает то время, когда они поселились в Нагасаки. Вот уже несколько недель подряд она рассказывает мне одно и то же. Я слушаю и не перебиваю. Вдруг она замолкла, подняв глаза к потолку. Взгляд рассеянный.
— Что случилось?
— Когда Одзисан вернулся из Сибири, он так похудел и осунулся, что поначалу мы с Юкио его не узнали. Он погубил свое здоровье. Тяжелая работа, сильные морозы, голод, одиночество… Условия там были, наверное, невыносимые. Если бы не Сибирь, он бы прожил гораздо дольше. Бедный Одзисан. И все из-за…
Она опускает голову. Я вспоминаю, что во время войны Одзисана отправили в командировку в Маньчжурию, а затем он попал в сибирский лагерь. «Если бы Одзисан остался в Нагасаки, — сказал однажды отец, — он мог бы погибнуть от атомной бомбы. Странная вещь — судьба!»
— Во всем виновата война, — говорю я, обнимая Обасан за плечи. — К счастью, он вернулся в Нагасаки, где его ждали вы с папой, правда ведь?
Она молчит. Светлячки исчезли.
— Ждет ли меня Одзисан на том свете? — говорит она.
— Разумеется, ждет, — не задумываясь отвечаю я. И тут же прибавляю — Но ты еще должна пожить за него!
— Ты так внимательна ко мне, Цубаки, — улыбается она. — Какое счастье — иметь такую внучку, как ты!
В темноте мерцают светлячки. В саду я уже поймала двух. Теперь они у меня в аквариуме, который пустовал с прошлого года. Светлячки медленно ползут по листьям папоротника. Рядом, точно муж и жена. Пожалуй, возьму их с собой в Токио.
Лежа на футоне, думаю об Обасан. Кажется, она чем-то расстроена. Почему она сожалеет о том, что Одзисан оказался в Сибири? Что ее тревожит? Я чувствую: на душе у нее неспокойно, и это меня огорчает.
Вспоминаю тот день, когда умер Одзисан. Вокруг него собрались мы все: Обасан, мои родители, сестра, брат и я. Тогда мне было только шесть лет, и я не помню подробностей. Тем не менее я чувствовала, что Одзисан ушел с миром. Взгляд у него был спокойный, добрый. По словам мамы, он сказал Обасан, держа ее за руку: «Счастливая жизнь! Мне повезло, ведь у меня такая прекрасная семья». Кроме нас, у него не было родственников. Он умер в семьдесят девять лет. У него было больное сердце.
Мигают светлячки. Вглядываясь в их огоньки, вспоминаю свой давний разговор с Одзисаном.
— Одзисан, скажи, почему светлячки мерцают в темноте?
— Они ищут себе подругу, — отвечает он.
— Так, значит, все светлячки мужского пола? — удивляюсь я.
— Да. Их самки тоже светятся, но ползают по земле и не летают. Мерцая, светлячки обмениваются любовными посланиями.
— Как романтично!
— Да, — соглашается Одзисан. — По крайней мере для нас, японцев.
— То есть?
— Во Франции есть странное суеверие, будто бы свет исходит от душ детей, которые умерли, не получив крещения. Для людей, которые в это верят, светлячки означают нечто зловещее.
При слове «зловещее» вспоминается рассказ Обасан о вечере того дня, когда на Нагасаки упала атомная бомба: «Над ручьем, русло которого раздавили обрушившиеся дома, кружились светлячки. Их огоньки мерцали в темноте, словно души погибших в катастрофе людей, эти души блуждали, неприкаянные, не зная, куда им деться». Что станет с душой Обасан? Неужели она обречена на вечные скитания между миром живых и миром мертвых? Скоро Обасан не станет. Надеюсь, ей удастся обрести спокойствие и она умрет безмятежно, как Одзисан.
Сегодня суббота.
Два часа дня. Родители пошли в центр города за покупками. Иду в комнату к Обасан, захватив с собой журнал, который купила вчера вечером на вокзале в Токио. Обасан не спит: сидит на кровати, подоткнув под спину подушки.
— Хочу почитать в твоей комнате. Я тебе не помешаю?
— Ты мне никогда не мешаешь, милая, — улыбается она.
Тук-тук-тук… В руках у нее гремит какой-то предмет.
— Что это?
Она показывает большую ракушку. Похоже, ракушке уже много лет. На поверхности трещинки и царапины.
— Хамагури, — отвечает она.
— А что внутри?
— Камешек.
Я улыбаюсь. Тук-тук-тук… Она снова трясет хамагури, словно детской погремушкой. Вспоминается то время, когда мы с Обасан гуляли по пляжам Югахама и Шиширигахама. Собирали ракушки, и я играла с ними.
Обасан кладет ракушку на одеяло. Я сажусь возле стола. В комнате спокойно. Слышно только тиканье часов. Вскоре Обасан засыпает, по-прежнему сжимая хамагури в руке.
Открываю журнал. Я купила его только из-за обложки: «А где были вы утром девятого августа?» Речь идет о 9 августа 1945 года — дне, когда на Нагасаки сбросили атомную бомбу. Увидев эту обложку, я сразу подумала про Обасан: она никогда не рассказывала о взрыве. Нам известно только, что утром она пошла со своей соседкой в деревню за рисом. Когда я спросила отца, почему Обасан до сих пор молчит, он ответил: «Людям, на чьих глазах произошла катастрофа, непросто рассказать о том, что они видели. Мы даже не можем вообразить тот ужас, который они пережили. Они бы скорее предпочли забыть обо всем — если бы это было в их силах. Потребовалось много лет, прежде чем я преодолел в себе горечь воспоминаний. Кроме того, Обасан пережила землетрясение, которое произошло в Токио в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Тогда погибли ее мать и дядя. К счастью, с Одзисаном ее жизнь вошла в спокойное русло. Не надо мучить ее вопросами».
Пытаюсь прочесть статью о человеке, выжившем во время взрыва атомной бомбы. Однако мне не удается сосредоточиться. Из головы не выходит наш преподаватель, господин X. Особенно странной показалась его последняя фраза: «Пусть это останется между нами». До сих пор не знаю, что ему ответить. Рассеянно пробегаю глазами заголовок статьи: «А где были вы утром девятого августа?»
Пару минут спустя до меня доносится голос Обасан. Глаза у нее по-прежнему закрыты. Наверное, ей
