очень нравится эта ароматная, пахнущая ванилью травка.
Кэмпинг был оборудован специальной секцией для туристов с лошадьми, где находились выгулочная площадка и стойла. Правда, травы маловато, но уборщица кэмпинга Ирэн Фицпатрик съездила домой и привезла кипу свежего сена с люцерной. Лошадники по дороге неоднократно меня предупреждали, что богатую белками люцерну нужно давать в ограниченных количествах, но Ваня и сам ее не переедал. У него было врожденное чувство нормы – весь в хозяина.
Группа бойскаутов из Портленда окружила нас, и все хотели покататься или хотя бы погулять с Ваней. Как большинство городских детей, они никогда так близко не общались с лошадью. Я разрешил наиболее смелым попасти Ваню вокруг кэмпинга. Сам же развел костерок и, собрав бойскаутов вокруг, показал, как печь картошку в мундире, и даже спел им пионерскую песню: «Ах, картошка ты, картошка – пионеров идеал. Тот не знает наслажденья, кто картошки не едал». Аналогичной песни у этих американских дикарей не нашлось.
Индейцы
Никогда еще не приходилось мне ехать по такому дорожному сочетанию серпантина со стиральной доской – дорога взбиралась на Эмигрантский холм и падала с него почти параллельными полосами разбитой грузовиками дороги. Все-таки это было предпочтительнее, чем задыхаться выхлопными газами на 84-м хайвэе.
С обдуваемых ветром веселых холмов открывался вид на подернутую дымкой долину, отведенную для резервации племени юматилла и занимавшую площадь 662 000 гектаров. Мне раньше казалось, что резервации этих бедных индейцев должны быть окружены колючей проволокой с охранниками на вышках, как наши лагеря. Но ведь нам также говорили, что негров здесь линчуют. В реальности же в США негры, называемые теперь афро-американцами, составляют 12 % населения. Негритянская молодежь третирует белое население США, а в тюрьмах негры являются уверенным большинством, их там порядка 60 %.
Вдоль дороги не видно было построек, и только спустившись в долину, я увидел развалюхи – хижины индейцев. На их фоне выделялся новизной и современной архитектурой дом, окруженный конюшнями и пастбищами. Здесь, решил я, стоит отдохнуть и напоить лошадь.
Я подъехал к замершей в недоумении посреди двора женщине и попросил напиться. Не говоря ни слова, она указала на водопроводный кран, откуда я набрал ведро воды для Вани, да и сам пригубил. На крыльцо вышел пузатый мужик средних лет, поросший застарелой седеющей щетиной. Я попытался его приветствовать, но ответной реакции не было. Только чувствовались его мощные телепатические посылы, выталкивавшие меня со двора.
Ошалев от такого приема, я подобрал вожжи и поспешно ретировался – такого обращения мне в этих краях еще не приходилось испытывать. С ощущением плевка на спине проехал еще с километр и остановился на краю люцернового поля отдохнуть и дать возможность лошади пощипать травки.
Вероятно, я был под постоянным наблюдением окрестных жителей, потому что буквально минут через десять на место прибыл хозяин пастбища, Роберт Кимби, с женой. Они предложили переночевать на их ранчо, но мне хотелось в тот день добраться до центра индейской резервации. Я поинтересовался, что за люди жили в том столь негостеприимном доме, и Боб разъяснил, что они совсем недавно переехали на территорию резервации и с индейцами не общались. Они с женой тоже почти не имели индейских кровей – ранчо досталось им по наследству от очень далеких краснокожих предков.
Супруги Кимби пообещали навестить меня в кэмпинге, и мы расстались до вечера. По дороге меня остановила пара бабушек-старушек, управлявших старым «кадиллаком» и потерявшихся в поисках казино. Почему-то они решили, что именно я могу направить их на этот грешный и неправильный путь. Когда я в окрестностях не ориентиру юсь, то отвечаю: «Не знаю, я из России». А здесь я еще добавил: «И знать не хочу».
За последние годы во многих индейских резервациях понастроили игорные дома, посредством которых индейцы в некотором смысле мстят белокожим за прошлые унижения, используя страсть их к деньгам и давая им возможность проиграться и оставить содержимое своих кошельков для нужд резервации. Я сам когда-то крупно проигрался в карты, едучи поездом Ленинград – Москва, и с тех пор боюсь карты в руки взять. Знаю я эту страсть не понаслышке и опасаюсь попасться в ее ловушку еще раз.
В поселке Миссион я подъехал к входу в здание администрации племени юматилла. Вожди племени были заняты на совещании с белокожими финансистами по поводу открытия гостиницы при казино.
По его окончании белые совещатели расселись по своим «кадиллакам»-«мерседесам» и сгинули. Но вожди племен юматилла, якама и нез-персе растаяли, увидев мою лошадь, и подошли пообщаться.
Узнав, что я приехал на лошади аж с восточного побережья, вождь племени юматилла, Антон Минторн, записал в моем дневнике: «Привет тебе, Анатолий. Ты выглядишь как настоящий казак. Можешь ли ты ездить верхом?» Я заверил его, что хотя и не профессионально, но могу с милю на лошади погалопировать.
Антон рассказал, что Конфедерация племен резерва ции Юматилла (КПРЮ) включает 1900 индейцев юматилла, а также около 1000 членов племен якама, уорм-спрингс и нез-персе. На ее территории живут также 1700 неиндейцев.
Согласно договору 1855 года с правительством США, КПРЮ обладает суверенитетом и «…правом управлять и определять свое будущее, контролем над членами племени, землей, водой, ресурсами и активностью на всей территории резервации без постороннего вмешательства». Комитет доверенных лиц, состоящий из девяти человек, выбирается всеми членами племен в возрасте старше 18. Он осуществляет функции правительства и нанимает штат чиновников в количестве 300 человек. Я был несколько удивлен таким обилием чиновников на душу индейского населения, но никого это не беспокоит, поскольку все расходы резервации оплачиваются правительством США.
Правда, в последние годы КПРЮ становится все более финансово независимой благодаря открытию казино и отеля. Директор департамента экономики Дэйв Тови отвез меня туда и с гордостью показал казино под названием «Crazy horse» (Дикая лошадь). Я никогда не был внутри подобных заведений и ошалел от смены яркого дневного света на полумрак огромного зала с рядами игровых автоматов и столов для рулетки. Люди здесь не общались между собой, перемещаясь, как сомнамбулы, между игральными автоматами, сами превращались в их часть. Они приехали сюда испытать себя и судьбу, проиграть все или выиграть состояние. Игра давала им редкую возможность почувствовать себя свободными от ежедневной рутины и поиграть с судьбой.
Игроки имели право заказывать у официантов столько выпивки, сколько хотелось, и администрация даже поощряла это. Ведь алкоголь понижал степень контроля человека над собой, и тот проигрывал больше денег, чем планировал. Я не потратил и доллара на рулетку, но воспользовался правом на бесплатную выпивку в полной мере. Сопровождавший меня Дэйв предложил на несколько дней остаться в их отеле (телега с лошадью перед входом была бы хорошей рекламой для индейского казино), но я предпочел держаться подальше от этакого вертепа. Кроме того, рядом не было подходящего пастбища.
Вернувшись в правление резервации, я нашел рядом детский садик с огороженной игральной площадкой, где росли пучки травы. Эта площадка была бы идеальным местом для ночевки лошади. Но директорша сада отказала мне на том основании, что нужно согласие начальства, которое куда-то уехало. Бюрократы – они и в резервации бюрократы.
За время путешествия я понял, что с полицией можно и нужно дружить, и она может делать то, что обычным гражданам не позволено. Вот и отправился за этим в офис полиции племени.
По нынешним временам во всех государственных учреждениях США, в том числе в полиции, курить категорически запрещено. Здесь же курящие полицейские разъяснили, что законы США на территории резервации не указ. Очень просто они разрешили и проблему места ночевки лошади. Сержант Джозеф Айнсворс сам завел Ваню на детскую площадку и заявил директорше, что вынужден был арестовать лошадь за бродяжничество на территории резервации. Более подходящего места ее задержания, чем эта площадка, не было. Та и не вякнула в ответ.
Я остался ночевать рядом в телеге, и вечером был счастлив принимать визитеров. Первым подошел массивный, как борец японской борьбы сумо, парень лет семнадцати. Звали его Джоффри Джозеф, и он только что приехал сюда из Техаса. Мать его принадлежала к племени юматилла, а отец был хопи. Они давно развелись и разъехались, а Джоффри теперь ездил от матери к отцу и обратно. В казино ему
