— Интересно, где они живут, — шепнула Шима на ухо Гомзе, после того как расшаркалась в извинительных реверансах перед карликами. — А мы поставили для карликов мельницу! Она почти как настоящая, а когда задует ветер, у нее будут крутиться жернова!
Лесные карлики всегда держались от ливнасов особняком. Было известно, что живут они в корнях деревьев, но входную дверь умело прячут. Ливнасы знали, что если поселятся карлики в корнях дерева- дома — это к большой удаче, а уж если в каком-то дереве будут жить целых двенадцать карликов, то ждет жильцов дерева почет и процветание. Именно поэтому все старались украсить низ ствола как могли. Кто-то там цветочки сажал, кто-то фонтанчик строил. Это было чем-то похоже на рыбалку: у каждого была своя наживка. А, надо сказать, карлики были создания капризные, просто так в корнях не селились. И уж не дай бог их как-то обидеть — беды не миновать. Поэтому ливнасы по праздникам складывали им под ствол гостинцы, даже если не были уверены, живут ли там они.
Гомза посмотрел на идущую впереди Олесс и невольно вздрогнул, представив, каково сейчас ей, бедняжке. Она шла с гордо поднятой головой, придерживая рукой подол платья. Рядом с ней семенила бабушка, торопливо что-то говоря, но было видно, что Олесс ее не слушает.
До них донеслись звуки веселой музыки. Это играл духовой оркестр ливнасов, разместившийся на центральной поляне. Они вышли на центральную тропу, украшенную в честь праздника воздушными шарами и гирляндами.
В густой небесной синеве кружили светлячки, то, поднимаясь высоко в небо, то плавно опускаясь вниз. Некоторые из них, взявшись за руки, кружили кольцом, некоторые, более опытные, мигали в форме большого дерева, небесных созвездий, цветов.
Центральная тропа этим вечером была похожа на реку с неспешными водами — она пестрела от немыслимых карнавальных костюмов и праздничных фраков, с яркими цветами в петлице.
Гомза, Шима и Зак вышли на огромную поляну, в центре которой стоял большой тутовник, украшенный бусами из светящихся фонариков. Тутовник был самым необычным деревом в лесу — он единственный вырастал со встроенными внутри часами. Поэтому тутовники были деревьями общественными — ну посудите сами, кто бы смог жить внутри колокольни? С какими часами вырастет тутовник, никто не знал, часы могли быть с простыми черточками вместо цифр и куцыми прямыми стрелками, могли быть с квадратным циферблатом и яркими цифрами, но чаще всего они вырастали с круглыми часами с боем. Только около пня Шишела молодой тутовник вырос не такой, как другие: в нем были часы с деревянной кукушкой. На главном тутовнике часы были старинные, с большим циферблатом, окаймленным позеленевшим медным ободком и изящными ажурными стрелками. Били эти часы громко и мелодично, их бой был слышан даже в долине холмовиков. Стал этот тутовник Большим деревом потому, что он один показывал точное время.
Поляна буквально бурлила праздничной толпой. В сторонке, ближе к ельнику, группа водяных репетировала песню 'Буль-буль'. Судя по исполнению, она подверглась серьезной современной обработке. Тощий водяной, стоящий в самом центре, упрямо пел вторым голосом, и они начинали песнь снова и снова.
— Вот это да! — Шима восторженно таращилась на бесчисленные торговые ряды.
Над торговыми палатками сверху тянулась гирлянда из светящихся шишек.
— Ленточки торкса! Кто забыл купить ленточки торкса! — высоким однотонным голосом пропела пышная продавщица с лотком в руках. Ленточки из древесного волокна (торкса) по обычаю привязывали на ветки Большого дерева во время праздника. Продавщица тряхнула кулаком с пучком пестрых лент у Зака под носом.
— Есть у нас! — проворчал он и засунул бумажку с речью в карман. — Перед смертью не надышишься, — философски изрек он и двинулся к палатке, где толпилась очередь.
Там продавали новинку сезона — деревянный конструктор 'Большое дерево'. На холщовых мешочках прыгали буквы: 'Собери меня! .
— Зак, давай купим! — заканючила Шима, дергая брата за рукав. — Тебе без очереди дадут!
Зак вспомнил, что сегодня ему, участнику церемонии, по правилам все отпускают без очереди, и раздулся от важности.
— У тебя и так комната всяким хламом забита, — ядовито заявил он сестре, засунув руки в карманы.
Зак никогда не был примерным старшим братом: он жульничал, когда они с Шимой играли в 'Черного моркуса', незаметно менял тарелки с десертом за столом и самое ужасное — уверял Шиму, что она приемная.
Шима скрестила руки на груди и гневно посмотрела на брата, но тот задумчиво разглядывал торговые ряды.
У них под боком низенький ливнас без передних зубов бойко торговал вялеными грибами.
— Давайте лучше еду купим, — сказал Зак, покосившись на грибы, и повел ребят к огромному чану, в котором жарили орехи.
Рядом продавали сувениры: разноцветные полоски торкса, статуэтки короля и королевы, крашеные фигурки крылатого Авриса, хлопушки, светящиеся шишки на длинных палочках — от крохотных туевых до сосновых. Чуть в стороне выстроилась огромная очередь к костру, где на специальных шампурчиках жарили грюли — грибы с кедровым соусом, любимое лакомство ливнасов. Около костра два леших, которые, видимо, перебрали эля, дурачились, фехтуя шампурами с нанизанными на них грибами.
— Эй, малявки! — услышали ребята у себя за спиной. — С праздником!
Это был Вурзель из старой ели. На его голове была смешная шапочка в виде Большого дерева с привязанными к нему разноцветными ленточками торкса. В руках он держал большой кулек с очищенными кедровыми орешками.
— Угощайтесь!
Шима заглянула в пакет, словно воробей, сидящий на краю мусорного ведра. Она запустила туда руку и вытащила пригоршню жареных орехов.
Видно было, что Вурзель постарался придать своим усам, которые у него обычно торчали во все стороны, праздничный вид: веселые завитки усов подпрыгивали при каждом его слове.
— Зак! Тебе сегодня вручат меч, не так ли? — Вурзель ткнул его пальцем в бок.
Зак энергично закивал и отправил в рот пригоршню кедровых орешков.
— Отлично! После праздника заходите ко мне в 'Ель', мы это отметим. Эх, правда, с музыкой после 'Ореха' мне так и не везет… ну кто бы мог подумать тогда, два года назад, что эти сопливые ливнасы так прославятся…
И ребятам в сотый раз пришлось слушать, как к Вурзелю, который только что открыл харчевню, пришли музыканты. Были они из какого-то захудалого орешника, о котором никто и не слышал. Еле уговорили его взять их на работу, играли-то неплохо. И вот через год какая оказия вышла. Уехали они на конкурс, а вернулись с наградой. Собрали вещи и поехали на гастроли. Теперь Вурзель их только на открытках да на плакатах видит, такие вот дела!
Лемис стоял, задрав голову, и смотрел на возвышающийся перед ним крутой обрыв. Далеко вверху были видны очертания сосен, которые стояли, словно стражи, взявшиеся за руки. Несколько сосен накренились, они напоминали разводной мост, который передумал опускаться. Лемис вспомнил, как легко, словно взлетая, взбиралась по склону Олесс; он сел на землю, обхватил голову руками и уставился на зловещее препятствие.
Парень открыл крышечку медальона и посмотрел на Олесс. В темноте ее было видно плохо, лишь ландыши белели ярким пятном. Затем он нерешительно подошел к отвесному склону, медленно провел рукой по твердой земле, словно приветствуя противника, и полез наверх.
Он нащупывал руками крупные камни, потихоньку продвигаясь выше по склону. Это оказалось намного легче, чем он думал: вскоре он уже видел стволы сосен, их грубую шершавую кору. У него тряслись колени от страха при одной только мысли, на какой он высоте. Парень искренне радовался, что сейчас темно и он этого не видит. Тут его рука схватила в темноте какую-то колючку, пальцы пронзила острая боль. Лемис резко отдернул руку, и в этот момент камень, на котором он стоял, покачнувшись, упал вниз.
Юноша лихорадочно схватился рукой за толстый корень сосны и повис над обрывом. Сердце его проделало двойное сальто, а пальцы тихо сползали с корня. И тут вдруг неожиданно для себя он
