Нисс сузил глаза и насмешливо посмотрел на брата.
— Не посоветовался? Да я несколько раз пытался это сделать, но ты все время был занят, — развел руками Нисс, не спуская с брата прищуренных глаз.
— Хочешь сказать, что во всем виноват я? — Астор почувствовал, как его лоб покрылся испариной.
Нисс поправил шишечку на своей жиденькой косичке и, вздернув подбородок, молча похромал к печке, на которой закипел чайник.
— Господин Протт хочет с тобой поговорить, — многозначительно произнес он, садясь на табуретку.
Астор встал и подошел к окну.
— О чем? Не продам ли я ему свой дуб? — произнес он срывающимся голосом, изучая пейзаж за окном, который внезапно стал серым.
Нисс хрипло расхохотался.
— Ну что ты, у него и в мыслях такого не было. Хотя, что у него в мыслях, наверное, никто не знает. Ты не переживай, никто на твой бесценный дуб не претендует, — Нисс стал размешивать в кружке сахар. — Он будет тебя ждать завтра в три в своем кабинете.
Астор сжал руками виски, впившись глазами в тропинку за окном, по которой ветер гонял клубы пыли. Ему вдруг захотелось оказаться отсюда как можно дальше. Подальше от этого чужого мира, с серым пейзажем за окном и грязной печкой, подальше от этого места, где воздух какой-то густой и вязкий, а ложечки так противно стучат.
— Я пойду, — Астор, схватив плащ, быстро пошел к двери, задев по дороге плечом полочку с посудой. Полочка с грохотом рухнула на пол, выплюнув из себя кучу металлических тарелок и кружек.
— Вот в чем преимущество металлической посуды перед фарфоровой! — радостно воскликнул Нисс, присев на корточки.
Но Астор этого уже не слышал. Закутавшись в плащ, он быстро шел к своему дубу.
*** *** ***
— Тебе чего? — хмуро спросила Тюса, исподлобья разглядывая поваренка, появившегося в проеме двери аптеки.
— Да вот, микстура нужна, от кашля… — он переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонам.
Это был тот самый лопоухий поваренок, который по версии Вурзеля стал из-за нее пересаливать супы.
Фабиус с утра ушел в сторону болот, где в иве его ждал какой-то древесник, разбитый радикулитом.
— Дитя мое! — сказал он кикиморке, стоя у двери, — ты впервые остаешься в аптеке хозяйкой! Это возлагает на тебя большую ответственность и будет своего рода экзаменом, — Фабиус крепче прижал к себе бумажный кулек с мазями и натираниями. — Будь очень внимательна и осмотрительна! Все что будешь продавать, непременно записывай в тетрадку, — он поправил шарф и, немного подумав, взял зонтик.
Тюсу эта прощальная речь слегка выбила из колеи. Нельзя сказать, чтобы она испугалась этой внезапной ответственности, у Фабиуса каждый пузырек был подписан его красивым каллиграфическим почерком. И натирая полки стеллажей, она уже неоднократно переставляла пузырьки с места на место, успев познакомиться с каждым из них. Она даже игру себе такую придумала, чтобы не скучно было. Пузырьки и баночки все были разные, были толстые и пузатые, их кикиморка прозвала веселые толстяки, были с разметкой по граммам, что напоминали ей бесчувственных скряг, были плоские — ну вылитые домики. И был, конечно, у Тюсы любимый пузырек. Был он из прозрачного белого стекла круглый, весь утонченно грациозный. Ну, просто вылитая принцесса! Горлышко закрывала серебристая фольга, обвязанная тесьмой, а внутри розовая жидкость. На бутылке висела бумажка с надписью 'малиновый сироп', лишний раз подтверждающая, что внутреннее содержание пузырька столь же прекрасно.
В общем, закрыв за Фабиусом дверь, Тюса поймала себя на мысли, что она хочет, что бы в аптеку вообще никто не приходил. Мало ли, вдруг она напутает что-нибудь? А Фабиус расстроится, да чего доброго выгонит ее. Она вообще слово 'экзамены' ненавидела. Сразу вспоминала, как ее маленькую отец учил определять время по часам. Они сидели с ним на кочке вдвоем, держа в руке часы с большим циферблатом. Кикиморка так радовалась, что ей уделяют столько внимания, что готова была изучать, что угодно. Ветер ласково трепал волосы отца, он сосредоточенно водил пальцем по циферблату, еще и еще раз объясняя ей значение стрелок. Солнце напекло кикиморке макушку и ужасно хотелось пить, но она заворожено слушала голос отца, смотрела на его легкие морщинки на лбу и божью коровку, ползущую по вороту рубашки.
— Ну, как, поняла? — спросил он.
Она в ответ кивнула головой и чмокнула его в колючую щеку.
Когда все сели за стол обедать, отец посмотрел на маму и бабушку и торжественно сказал.
— Наша козявка уже умеет определять время по часам!
Мама с бабушкой только рты раскрыли.
Отец подмигнул ей и зачерпнул ложкой суп.
— Сейчас мы ей устроим экзамен. Ну-ка, пойди, погляди сколько времени!
У кикиморки сразу испортилось настроение, она сползла со стула, направляясь в соседнюю комнату, где висели часы. На циферблате маленькая стрелка была около цифры 'два', а большая на 'десяти'. Как это сказать она забыла напрочь. Вот если бы стрелка была на 'двенадцати', то было бы два часа, а если бы на 'шести', то пол второго, это она запомнила. Кикиморка наморщила лоб, пытаясь извлечь из своей памяти нужные фразы, но они растворились без остатка, не оставив в ее голове ровным счетом ничего. Тогда она залезла на стул, сняла со стены часы и подкрутила стрелку на цифру 'двенадцать'.
— Два часа! — деловито сообщила она, возвращаясь в столовую.
Отец тут же бросился в другую комнату и триумфально вынес часы.
— Вот вам и козявка! — он с гордостью посмотрел на дочь, щедро посыпающую в суп соль.
Все эти воспоминания вихрем пронеслись в ее голове, оставив после себя неприятный осадок.
Чтобы хоть как-то себя развлечь, Тюса решила сделать пузырьку-принцессе корону. Она достала из кармана фольгу от конфеты, которой вчера угостил ее Вурзель, и стала мастерить украшение. В этот момент раздался звон колокольчика и заявился этот поваренок.
Кикиморка оглядела его с ног до головы. Парнишка был невысокого росточка, с широким круглым лицом. Нос у него был курносый, небольшие зеленоватые глазки часто моргали, а два передних зуба были такие крупные, что рот у него, похоже, никогда не закрывался. Поварской колпак у него был натянут до самых глаз, и упирался в торчащие уши.
— Простыл что ли? — буркнула Тюса, перебирая пузырьки.
— Ага. И горло еще болит, — он шмыгнул носом, да так громко, будто рядом разорвали кусок полотна.
— Тогда тебе еще полоскание нужно, вон видишь из разных трав, — она показала на бутылки, на которых были картинки с травами. — Да и леденцы хорошо бы, Фабиус их такими вкусными делает… — кикиморка вздохнула и открыла тетрадку. — Ну, что берешь?
— Все. Только кулек дай, — он засопел носом и протянул ей бумажку в двадцать фелдов.
— Видать Вурзель тебе неплохо платит, — заметила кикиморка, подсчитывая сумму.
— Ну да. Я стараюсь, — он разглядывал плакаты с целебными травами.
— А это правда, что ты умеешь, вкусное суфле делать? — спросила Тюса, придвигая ему кулек.
— Из диких яблок? Ага, — он взял кулек и направился к двери. Потом, чуть помешкав, обернулся.
— Меня Башмакус зовут. Но называют все почему-то Сапожком, — он смущенно потер нос.
— Сапожок? А что мне нравится! А я Ге…, а меня Тюсой зовут, — кикиморка доделала корону и торжественно одела ее на пузырек.
— Ух, ты, красиво! Ты так все пузырьки украшать будешь? — Сапожок топтался в дверях, поправляя съехавший колпак.
— Не-е, это мой любимый. Это принцесса Малинесс де Пузыринно. К ней уже два раза сватался вон тот толстяк, — Тюса показала пальцем на небольшую банку из темно-коричневого стекла, с надписью 'пилюли от изжоги'. — Но она ждет своего принца, — кикиморка вздохнула и поставила пузырек на
