Наивные угрозы вызвали у Суляна сдержанную улыбку.
— Ну что ж, — вздохнул Марутханян, — остается обратиться в суд, нечего переливать из пустого в порожнее.
Его хладнокровие все более и более раздражало Микаэла, но он решил сдерживаться, сознавая, что горячность может повредить делу. И, подавляя самолюбие, принялся уговаривать неумолимого «заимодавца» пощадить его и сознаться в истине.
Сознаться! Ну нет, на это Марутханян никогда не пойдет. Неужели он теперь отступит?
Микаэл обещал уплатить десять, пятнадцать, двадцать процентов, лишь бы Марутханян сказал, что он пошутил, что Микаэл ему ничего не должен. Кредитор иронически улыбался, пожимая плечами.
Микаэл в отчаянии посмотрел на брата, точно спрашивая: долго ли ему еще мучиться? Смбат был мрачнее осенней ночи. Он молчал, глядя в пол.
Микаэл продолжал упрашивать зятя не доводить его до отчаяния. Всем известно, что он был расточителен, но триста двадцать тысяч — нет, таких денег у него никогда не бывало.
— Ладно, я ведь тебя не собираюсь душить, — снизошел «заимодавец», — дам тебе срок, и ты понемногу выплатишь: год, два, ну три — достаточно?
— Исаак! — вымолвил Микаэл, и голос его задрожал.
— Довольно! — крикнул Марутханян. — Родне — дружба, деньгам — счет. Господа, говорите же! Чего молчите?
Сулян все еще не знал, на чью сторону стать. Он ни на йоту не сомневался в искренности Микаэла, но отчего бы ему не помолчать, раз его вмешательство может восстановить против него ту или другую сторону. Разумнее прикинуться простачком и делать вид, будто ничего не понимаешь.
Смбат пытался убедить зятя обдумать хорошенько, что он затевает. Ведь это уголовное дело, за которое могут сослать.
— Ну и пусть ссылают, коли нет правды на земле. Поверьте, я не только не стал бы требовать, а еще кое-что добавил бы от себя, не будь Алимяны миллионерами. Есть у них — и получу свои кровные денежки, как из государственного банка.
— Уж коли на то пошло, — взбесился Микаэл, не желая больше унижаться, — иголки не получишь, чтоб выколоть себе жадные глаза! Ты забываешь, что я не равноправный наследник и останусь таковым, покуда не женюсь. А я вот возьму да и не женюсь, — посмотрим, с кого ты тогда получишь.
Марутханян усмехнулся, закинув ногу на ногу и покручивая пышный ус. Он не беспокоится. Смбат Маркович никогда не допустит, чтобы Микаэла объявили несостоятельным должником, он уплатит — вот что выражала его сатанинская улыбка, ужалившая Микаэла.
— Разбойник! Скольких ты обобрал, скольких лишил куска хлеба!
— О-о, очень и очень многих, даже твоего покойного отца!..
— Прошу ни слова об отце! — возмутился Смбат. — Вор, мошенник, трус! — заревел Микаэл, топая ногами. — Хоть бы ты погорячился, вышел из себя!..
Это было уже слишком. Марутханян вломился в амбицию — ведь присутствует посторонний.
— Я — не скандалист. Я — трус. Хочешь драться, ступай к Григору Абетяну… Он тебе ответит…
Намек был слишком ясен. Это было последней каплей в чаше. Микаэл и без того долго сдерживал себя. Кровь ударила ему в голову. Оскорбления, перенесенные им за последние месяцы, горькие страдания мгновенно, с новой силой вспыхнули в его сердце. Вспыхнул огонь, казавшийся едва тлевшим. Это был уже не Микаэл, подавленный собственной виной, онемевший перед Григором Абетяном. Там его сковывали укоры совести и светлый образ девушки, а тут он не чувствовал за собой никакой вины, и ничто не могло сдержать его.
Мгновенно схватив со стола подсвечник, Микаэл пустил им в человека, олицетворявшего в эту минуту для него вражду всех его недругов. Марутханян не успел крикнуть Мартироса, стоявшего за дверью. Подсвечник, описав кривую, угодил подставкой в лоб хозяину. Брызнувшая кровь заструилась по лицу на дорогой халат. Раненый пытался подняться, но с глухим стоном повалился в кресло.
Вбежал Мартирос и схватил сзади Микаэла. Сулян кинулся к раненому: что за дикость, боже ты мой, вот что значит некультурность, невежество!
Рана оказалась глубокой, кровь не останавливалась.
В дверях показалась Марта. С минуту она оставалась неподвижной, как пригвожденная, но при виде окровавленного супруга вскрикнула и бросилась к нему.
Микаэл, не шевелясь, глядел на эту картину. Мартирос, выпустив его, стал приводить хозяина в чувство. Услышав отчаянный крик сестры, Микаэл вздрогнул, глухо простонал и в бессилии опустился на стул.
Смбат взял его за руку и вывел.
4
Свежий уличный воздух отрезвил Микаэла. От беспредельного раскаяния он искусал себе губы до крови. Поднять руку на человека — подлого и безжалостного, но все же мужа сестры… Да и что это за рыцарство — поднять руку на труса!
В ушах звучали отчаянные вопли и проклятия сестры. И что же толкнуло его на этот шаг? Деньги? Какая низость! Какая глупость! Ведь у него самого нет ни копейки, что же он защищал?
Раскаиваясь, Микаэл, однако, делал вид, что продолжает злиться. Молчание Смбата удваивало его терзания. Микаэл не знал, как оправдаться, — лучше бы Смбат выбранил его, даже избил, как скверного, негодного мальчишку, только бы не молчал.
Микаэл вырвал руку, остановился, прислонил голову к фонарному столбу и обхватил его. Послышалось глухое рыдание. Никогда не чувствовал он себя таким несчастным. Микаэл рад бы обнищать, лишь бы не допустить этой расправы над человеком, беззастенчиво, как истый разбойник, обиравшим его.
— Поди узнай, как рана, — обратился он к Смбату.
— Сперва надо тебя доставить домой. Ты обращаешь на себя внимание прохожих. Возьмем извозчика.
— Оставь меня, иди куда хочешь.
Он направился к набережной. Смбат последовал за ним, почти насильно усадил в экипаж и привез домой. До полуночи Смбат не отходил от него, храня упорное молчание и не подозревая, что оно терзает брата.
— Заговоришь ты или нет? — не вытерпел, наконец, Микаэл.
— О чем говорить? За короткий срок тебя два раза били и один раз ты сам чуть не убил. Неужели только кулак и действует на нас? Неужели мы еще так дики?
Приехал Сулян с известием, что врач нашел рану Марутханяна хоть и серьезной, но не опасной для жизни. Если бы удар пришелся не плоской стороной подставки, раненый вряд ли выжил бы.
Всю ночь Микаэл не мог сомкнуть глаз. Кровь Марутханяна преследовала его, распаляла воображение, как недавняя пощечина Абетяна. Да и в самом деле, чем он не дикарь? А еще удивляется, что кроткое, ангельское создание презирает, ненавидит его.
Чуть свет Микаэл отправился на промысла. Спустя несколько часов приехал туда и Смбат. Рано утром Марта, вся в слезах, явилась к матери и рассказала ей обо всем. Вдова рвала на себе волосы и била себя в грудь, оплакивая нравственное падение семьи.
— Что ты думаешь делать? — спросил Смбат.
— Уплатить. Знаю, я — не наследник, но надо уплатить.
Смбат диву дался: неужели он согласится быть ограбленным средь бела дня?
— Да!
Смбат глубоко задумался. Микаэл вправе поступать со своими «долговыми» обязательствами как хочет — уплатить, отклонить или же передать дело в суд, но ни в коем случае не следует выходить из отцовской воли.
