Иглы мглы

стоял у двери; и пролеты лестниц
пустынны были, гулки; стук шагов
донесся б моментально, если б ты
сбежала вниз, чтоб спрятаться… Тогда
помчался я к окну, что в двор выходит,
и увидал песочницу пустую;
а на скамейке — выстроены в ряд
лежали позабытые игрушки
(совок, бидончик, ситечко и формы,
чтобы отменно стряпать куличи).
Вгляделся я в листву, за ней качели
раскачивались ветром, одиноко
скрипела ось… Где девочка моя?
Мне жутко стало: увели цыгане,
подружки заманили, точно в сказке,
которую читал тебе недавно,
пытаясь книжной речью усыпить…
Елена, где ты? Девушкою взрослой,
а может, зрелой матерью семейства
ты вспомнишь об отце и точно так же
во двор посмотришь, где пусты качели
и только ось одна надрывно плачет,
не прекращая с ветром разговор…
А может, ты совсем отвыкнешь — что там
старик с его бессмысленной улыбкой,
с привычкой проговариваться в рифму
и суетливой жадностью до книг?!
Ты будешь сильной, ясноглазой, умной,
конечно, доброй; я забыл о главном,
ведь красота ничто без доброты.
И только я проговорил, подумал.
очнулся — ты откуда-то явилась
и тут же деловито побежала,
моя Елена, с лютиком в руке.
Двор ожил: мальчик на велосипеде
пронесся по асфальтовой дорожке,
старухи облепили все скамейки,
внезапно затрезвонил телефон
(звонила мать приятельницы нашей;
я изложил: кто — где, что сам болею,
что дочь резвится во дворе, что Анна
на полчаса ушла за молоком;
конечно, я не стал читать старушке
стихотворенье; говорить нелепо,
что может померещиться больному,
когда он дома вечером один).
Я сел к столу, склонился над журналом,
но подлое мое воображенье
тянулось к растворенному окну.
Я пробовал не вспоминать о стуке,
почудившемся; я старался точку
поставить на цезуре, но насильно
меня к окну влекло… Пиджак набросив,
я выбежал во двор… Сидела Анна,
усталая; мне улыбнулась, словно
все знала, дожидаясь лишь момента
мне с укоризной пальцем погрозить.
Я взял поклажу, дочь схватил в охапку;
нагруженный,
по лестнице
рванулся,
чтобы успеть в конце стихотворенья
исход благополучный описать.

17.08.74

* * *

В преддверии морозов,
в предчувствии ветров
давно уже не розов
цвет ягод, а багров.
Смотри: уже немало
посъежилась листва,
как будто закатала
рябина рукава.
Навстречу вьюге чистой
(пусть разорвет в клочки!)
отважно сжала кисти
в тугие кулачки.

17.08.75

* * *

Вот и приехал. И пришел
к своим мечтам, к своим святыням.
И нас не разлучить отныне.
А все же счастья не нашел.
Слиняли краски. Обветшал
столикий град, мой дом огромный.
И я опять бреду бездомный,
как мальчика, себя мне жаль.
Ему хотелось так найти
свое особенное слово.
Измучен немотою снова,
назад не нахожу пути.