Молчал. Работал. Сына с дочкой воспитывал. И сгоряча порой выбрасывались срочно лихие пробки пугача. Ему на жизнь хватило шума, устал от грома и огня, и поступил, наверно, умно, что к чтенью приучил меня. Война опять врывалась книгой, взрывая мозг, лишая сна. Запоминались просто мигом героев наших имена. Дубинин. Кошевой. Матросов. Панфиловцы… В пятнадцать лет вставало множество вопросов, и я на все искал ответ. Много лет тому назад, собираясь на парад, брился тщательно Клочков с невеселой думой. Пел. Верней, гудел. Без слов. В дверь землянки дуло. Сорок первый, самый нервный, Самый тяжкий год в войну! Сразу человек военный привыкает ко всему: что порою хлеба мало, что ночей не спит, усталый; и к землянке, и к стрельбе, к неустроенной судьбе… Привыкает, если утром будит вой над головой… Но привыкнуть было трудно к мысли: 'Немцы — под Москвой!' Лес войной обезображен. Всюду надолбы и рвы. До шоссе пешком и — сразу на попутной до Москвы. Прямо к Каменному мосту, как всегда, Клочков прошел. Кремль. Стена. Куранты. Вдосталь находился. Хорошо! Тихо-тихо. Рано-рано. Стой, Василий! Посмотри. Площадью, как полем брани, в бой идут богатыри… И припомнилось: ' Французы… Подожженная Москва… В сердце метятся Союзу немцы…' Стынет голова. 'Древний город! Вечно рядом, сердцу русскому родной! Не бывать фашистским гадам! Пусть погибнем под Москвой! Не сдадим!' Василий вздрогнул. Звон курантов. И опять прошлое Руси подробно стало мимо проплывать… 'Войско Дмитрия Донского бьет татарскую орду… Минин и Пожарский снова гонят польскую беду…' Возвратившись в полк, Василий о столице рассказал. Облик раненой России стыл встревоженно в глазах. Рассказал о баррикадах в тихих улочках Москвы. О москвичках ненарядных, маскирующих мосты. И о клятве. Вновь сурово повторил своим друзьям: 'До последней капли крови буду драться, а не сдам немцу…Трусость не приемля, за народ паду в бою и уйду за эту землю в землю милую свою!' Немцы шли как на прогулку. Крупным шагом. В полный рост. Эхо вздрагивало гулко. Шли на собственный погост возле русского окопа. …В жуткой мертвой тишине свист стегнул. Пошла работа. Молотьба. Косьба. До пота. Как траву на целине,
