С заменой вывески во врангелевской армии ничего не изменилось. Разве что поперли генералов типа Шиллинга. Добровольцы в армию более не шли, и барон объявил мобилизацию. Поначалу призыву подлежали все военнообязанные в возрасте от 18 до 34 лет, затем – от 16 до 48 лет. Крестьяне, несмотря на суровейшие меры – конфискацию земли и имущества, репрессии вплоть до физического уничтожения дезертиров и укрывающих их, – всячески пытались избежать армии. Увы, ничего не помогало. На воинские пункты прибывало не более трети призывников, из сотен мобилизованных до воинских частей доходили десятки. Многие сотни дезертиров уходили в горы к зеленым.
Врангель отчаянно пытался найти себе союзников. Дошло до того, что барон регулярно посылал к Махно своих эмиссаров. Большинство их было перехвачено красными. В августе очередного курьера доставили к самому Махно. Дневник оперативного отдела махновской армии сохранил запись: «Принимали посланного от Врангеля с письмом делегата, которого заседание командного состава приговорило к расстрелу и постановило опубликовать в печати содержание письма и наше отношение к белым».
Стремясь пополнить Русскую армию, Врангель выпустил из тюрем несколько сот уголовников во главе с атаманом Володиным. Атаман вместе со своим воинством был отправлен на фронт. Увы, толку от бандитов было мало. Сам же Володин вскоре был расстрелян белыми за разбой в Мелитопольском уезде.
Не забывал Врангель и о пленных в качестве источника пополнения армии. В приказе от 29 апреля говорилось: «Безжалостно расстреливать всех комиссаров и других активных коммунистов, захваченных во время сражения». Остальных… принимать на службу.
От реформ армейских перейдем к реформам гражданским. Уже спустя 4 дня после парада и молебна в Севастополе барон присвоил себе титул «Главнокомандующий Русской армии и Правитель Юга России».
Связь Правителя с гражданскими властями осуществлялась через начальника штаба. Сначала это был П.С. Махров, которого считали слишком левым. В середине июня Врангель назначил генерала Махрова военным представителем в Польше, заменив его другом и сподвижником П.Н. Шатиловым.
Первоначально Гражданское управление представлял Совет начальников управлений при Главнокомандующем (Правителе). В него вошли: Управление внутренних дел, объединявшие ведомства собственно внутренних дел, земледелия, торговли и путей сообщения (таврический губернатор Д.П. Перлик, которого сменил в двадцатых числах мая бывший во времена командования Врангелем Добровольческой армией его помощником по гражданской части С.Д. Тверской; пост вице-губернатора занял А.А. Лодыженский); финансов (М.В. Бернацкий); иностранных дел – внешних сношений (П.Б. Струве); юстиции (Н.Н. Таганцев), военное (генерал-лейтенант В.Е. Вязьмитинов). Струве большую часть времени пребывал за границей, и его обязанности на месте исполнял Г.Н. Трубецкой. По прошествии некоторого времени на место начальника выделенного Управления торговли и промышленности был назначен единственный «местный» в Совете – В.С. Налбандов. Кстати, левее его (октябриста) около Врангеля не было никого.
В связи с намеченной аграрной реформой возникло отдельное Управление землеустройства во главе с сенатором Г.В. Глинкой.
Должность государственного контролера получил бывший член Государственной думы Н.В. Савич. Оба отличались устойчиво правыми взглядами.
20 мая, после настойчивых уговоров Врангеля, в Севастополь прибыл 63летний А.В. Кривошеин. В 1908—1915 гг. он служил главноуправляющим земледелием и землеустройством. Тайный советник. Близкий друг ряда русских миллионеров – Мамонтовых, Рябушинских и др. Женат на внучке миллионера Морозова. В 1919 г. служил у Деникина, но затем уехал в Париж. 20 мая 1920 г. Кривошеин прибыл в Севастополь на британском крейсере. Он фактически стал гражданским заместителем Врангеля. Врангель буквально преклонялся перед Кривошеиным: «Человек выдающегося ума, исключительной работоспособности», «выдающийся администратор», «человек исключительной эрудиции, культурности и широкого кругозора»… Дальше особенно важно: «Принадлежа всей своей предыдущей службой к государственным умам старой школы, он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов был принять революцию, но он ясно сознавал необходимость ее учесть. Он умел примениться к новым условиям работы, требующей необыкновенного импульса и не терпящей шаблона».
Князь Оболенский, также служивший в гражданской администрации Врангеля, оценивал Кривошеина несколько иначе: «Человек большого ума, лучше многих понимавший всю глубину происходивших в русской жизни изменений и ясно представлявший себе, что возврата к прошлому нет. Но… он все-таки был плоть от плоти бюрократического режима… Долгая бюрократическая служба создала в нем известные привычки и связи с определенным кругом людей». И если «по основным чертам психологии» Врангель «оставался ротмистром Кавалергардского его величества полка», то Кривошеин – «тайным советником и министром большой самодержавной России». И тот и другой дальше «реформ сверху» пойти не смогли при любых обстоятельствах.
Идеологией Врангеля стало… отсутствие идеологии, точнее, несколько подправленная позиция деникинской непредреченности. Врангель писал:
«Когда опасный для всех призрак большевизма исчезнет, тогда народная мудрость найдет ту политическую равнодействующую, которая удовлетворит все круги населения. Пока же борьба не кончена, все партии должны объединиться в одну, делая внепартийную деловую работу, значительно упрощенный аппарат управления мною строится не из людей какой-либо партии, а из людей дела. Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда.
На такой же точке зрения я стою в отношении к вопросу о так называемой “ориентации”. С кем хочешь, – но за Россию, – вот мой лозунг.
В частности, касаясь германской ориентации, о которой так много пишут и говорят за последнее время, я не могу придавать ей серьезного значения. Германия, истощенная войной и занятая внутренними делами, едва ли может оказать реальную помощь другим странам.
Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».
Техническая неосуществимость создания в Крыму фирмой «Врангель и К°» райского уголка очевидна и теперь, и тогда, в далеком 1920 м. Но даже если предположить фантастический вариант создания райского уголка, то как о нем узнал бы русский народ? В идеологической борьбе красные одержали победу над белыми уже в 1918 г. Я уже не говорю о том, что контрреволюционная пропаганда беспощадно каралась ВЧК. Ну, предположим, дошли бы до крестьян центральных губерний прокламации с рассказами о райской жизни в Крыму. Риторический вопрос – поверили бы крестьяне, что те же деникинские генералы и офицеры вместо разбоя, вакханалии и бардака вдруг построили в Крыму земной рай! А пока суть да дело, Красная Армия вышибла бы барона из Крыма.
Писать об экономических реформах Врангеля очень трудно. И дело не только в том, что они остались на бумаге. Собственно, никаких четких законов и правил врангелевской администрацией выработано не было, а были лишь декларации о намерениях.
Квинтэссенцию внутренней политики Врангеля хорошо выражает его собственный афористический лозунг «хлеб и порядок» (из приказа № 179). Расшифровав его, обнаружим три кита, на которых зиждились надежды режима: земельная и земская (предполагалась и городская) реформы и свободная торговля.
Врангель приказал начать разработку мероприятий по аграрному вопросу 8 апреля. В апреле (с 11го числа) – мае интенсивно работают комиссии под председательством сенатора Г.В. Глинки, бывшего товарища министра земледелия и начальника переселенческого управления. Смысл намерений Врангеля ясно выразил глава его кабинета А.В. Кривошеин: «..Если ставка на коллективный разум хозяйственного крестьянства оправдает себя, то мы сможем с гордостью и удовлетворением сказать, что заложен прочный фундамент будущей великой России».
25 мая 1920 г. (ст. с.) Врангель издает «приказ о земле»: «Приказ прежде всего определяет необходимые изъятия из этого положения, подсказываемые как требованиями справедливости, так и соображениями государственной пользы. За прежними владельцами часть их владений сохраняется, но размер этой части не устанавливается заранее, а составляет в отдельной местности предмет суждения волостных и уездных земельных учреждений, которым всего более знакомы местные хозяйственные условия».
Надо ли говорить, что при Врангеле «волостные и уездные земельные учреждения» целиком зависели от
