- Ты что же это! - стала ругаться Маринка. - Я уж думала, тонуть хочешь! Нырнула - и нет!
'Саранча' все еще бултыхалась в воде с визгом, плеском и шумом.
- Хорошо скупнулась, - довольным тоном произнесла Маринка, выбравшись на берег и натягивая на мокрое тело сарафан. - Теперь уже надолго скупнулась. Теперь уж он не даст.
Одевшись, она заторопила Дину, которая все никак не могла надеть платье, - так озябла, что руки тряслись.
- Ну идем же! Идем, Чижикова!
- Да, - прошептала Дина, - идем.
У нее тревожно и гулко билось сердце, и вдруг захотелось домой.
- Знаешь что, - сказала она Маринке умоляюще, - ты иди вперед... Ты ему расскажи про меня. А уж я одна дойду потихоньку. А то что же я сразу... Он приехал, а я сразу.
- Хорошо, - охотно согласилась Маринка и побежала к своему дому, попрыгивая по-воробьиному.
Уехать бы! Обратно! Домой! В Брыковку! Ведь увидела же обелиск на бугре! Ведь видела же!..
Но деньги на обратный билет лежали в кармане плаща, оставленного в кухне на вешалке, и чемодан с Лелькиными тапочками тоже остался там, на лавке.
Дина постояла немного на берегу, глядя на купающуюся 'саранчу', стараясь заставить сердце биться спокойнее. Но оно не слушалось. Дина коротко вздохнула и пошла к дому...
Во дворе стоял уже распряженный Барбансон. Возле телеги возилась Саша.
Дина погладила Барбансона по шее, и он покосился на нее большим добрым глазом. И вовсе он не сумасшедший.
- Не давай ему воды! - крикнула Саша Маринке, гремевшей где-то в чулане ведрами. - Пусть остынет.
- А он уже остыл! - весело отозвалась из чулана Маринка. - Он спокойно шел. Он ничего не учудил. Правда, папа?
- Правда, - раздался мужской голос, и из дома на крыльцо вышел человек.
Он был высок и широкоплеч, с крупными, загоревшими до черноты руками. Он заслонил темной ладонью глаза от солнца и посмотрел зачем-то на небо. Может быть, его беспокоили облака над лесом. И Дина тоже посмотрела на небо, и снова ей вспомнилась Брыковка - там облакам почти всегда радовались.
- Папа! - Это на крыльцо выбежала Маринка. - Папа! Это она! Это та самая, у которой здесь отец погиб! Ты ему скажи, Чижикова, как твоего отца звали. Ты скажи.
Человек спустился с крыльца и подошел к Дине.
Удивительно знакомое лицо увидела Дина! Она не сразу сообразила, где же, когда она могла видеть это лицо...
И лишь когда он, удивленный ее долгим молчанием, вопросительно поднял брови и кончики их поползли вверх, к вискам, она вспомнила!..
Портрет на столике у них в комнате!
- Иван Чижиков! - вскрикнула Дина.
И еще одно слово пришло к ней и готово было сорваться с ее губ. То недосягаемое для нее, огромное, необъятное слово, которое она произнесла один раз в жизни, глядя на темную тень на стене кухни. Слово 'отец'!
Но она не произнесла этого слова. Потому что он посмотрел на нее удивленным, долгим взглядом и покачал головой.
- Иван Чижиков? Нет. Такого в нашем отряде никогда не было.
Большой, сильный человек сидел за столом в кухне.
Уже давно наступила ночь, погасили свет на улице и в домах, черно-синее небо давно уже мерцало звездами. Человек зажег керосиновую лампу и читал за столом газету. И на стену кухни упала большая черная тень.
В доме было тихо. Только громко тикал будильник на столе, торопясь напомнить о чем-то. Но, обгоняя его, еще сильнее билось Динино сердце.
Она лежала на печке и не спала.
Она думала: это последняя ночь. Не только в ее жизни. А вообще последняя. Завтра жизнь кончится. Как это случится, она не знала. Может, начнется землетрясение или атомная война. Или просто не взойдет солнце. Черная пропасть без неба и звезд обступила ее со всех сторон.
Он был в двух шагах от нее, ее отец. Это был он! Она не сомневалась. Он предал их! Он не оставил им даже своей фамилии! Мать щедрее: она отдала ему свою. Он так и жил в их сердце под ее фамилией - Чижиков.
Если бы он только знал, как они с Андреем любили его! Как гордились тем, что он их отец! А он все отдал наглой девчонке с растрепанными косами!
Дина лежала неподвижно, глядя на черную большую тень на стене, и все отгоняла и отгоняла от себя одно и то же слово. А оно не уходило от нее...
- Папа!
Тень на стене всколыхнулась. Он заслонил ладонью глаза от света, удивленно посмотрел в ее сторону.
Нет, он был совсем не таким красивым, как на портрете! Может быть, потому, что молодость уже ушла от него.
Он встал, взял лампу со стола, подошел к печке. Свет ударил Дине в глаза. Она зажмурила их, но он продолжал смотреть на нее. Она прикрыла глаза ладонью, но он все равно смотрел.
- Уйдите! - попросила Дина, не отнимая руки от лица.
Он не ушел, тронул ее лоб прохладной ладонью.
- Папа! Ты чего? - громко и встревоженно спросил Сашин голос. - Ты чего, папа?
Саша вошла в кухню, на ходу натягивая на себя платье.
- У нее жар.
- Она вообще какая-то странная, папа! Она весь вечер смотрела на тебя. Я позвала ее ужинать, а она не пошла. Она сидела и смотрела на тебя.
- Уйдите! - снова попросила Дина.
Он отошел, но лампа продолжала светить прямо в глаза сквозь ладонь горячим ярким светом, обжигающим лоб и щеки.
Дина отняла ладонь от лица. Лампа стояла на столе, огонек ее был слаб и неярок, а лоб и щеки по- прежнему пылали.
Он стоял посреди кухни и тревожно всматривался в темноту - туда, где была Дина.
'Никогда-никогда больше не спрошу у тебя совета, - подумала Дина. Ты умер. Для нас ты умер!'
Она стиснула зубы, чтобы не застонать, но все-таки застонала.
- Все! - сказал он громко и шагнул к двери.
Саша бросилась за ним.
- Папа! Ты же сейчас не дозвонишься! Ты же не дозовешься ночью! Может быть, до утра! Утром мама вернется.
- Нужен доктор, а не мама, - ответил он. - Я попробую. А ты пока выведи Барбансона.
- Папа! А если я? Через болото! Мигом!
- Не смей! Ступай выведи Барбансона!
- Папа! Я через болото за час доберусь! Я же знаю дорогу!
- Нет!
Они ушли, а с лавки бесшумно поднялась Маринка. Она подошла к печке, взобралась по лесенке к Дине и тронула шершавой ладошкой ее щеку.
- Что же это ты? Чижикова!..
Взять бы ее отсюда! Увезти! Показать Андрею. Сестра!..
